Татьяна Янушевич - Мое время

57. Полина Георгиевна

Полина - дерево. Если считать, что каждый несет на себе тотемную отметину, - а ведь часто даже нетрудно опознать: вот человек - собака, вон - хорек, тот - мед-ведь, этот - выхухоль, а уж эта точно - трясогузка, ..., ну и так далее, то Полина - дерево. Какое?.. Наверное, не самое стройное, не береза и не сосна. Ствол гибкой и ласковой конструкции, податливый, но стойкий, со скрытой внутри жилистостью, - и то, ведь сколько раз чуть не поломали. Ноги выразительны как бы сутуловатой пластикой. Крона поздне-осеннего золота. Ягода... конечно, ягода в горсти, горьковатая, может быть, рябина? Кисти рук ломки, в покое они казались бы изящными, однако в постоянном действии: стряпают, моют, стирают, - в пене душистого цветенья. А я наблюдаю, кручусь около, - иначе когда же нам и поговорить-то. Голос низкий, шепот, шелест.

Полина, рябина, хотя настоящее ее имя Бианка.

Любила вермут. "Вермуть, всех вернуть, настоян на полыни, на Полине, Полиночка, паночка-Бианочка", - скороговорка Кузьмы.

Что-то от "любительницы абсента" в ней было, неожиданная вдруг отрешенность, при ее-то отзывчивой чувственности, статика настоящего момента. Впрочем, эта "зафиксированность образа" скорее угадывалась, чем проявлялась. Для ее портрета недостаточно было бы рисунка или графики, но станковая живопись.

Сама же рисовала себя прутиком в самом уголку, когда мы увлеклись психологическими тестами, и нужно было изобразить дерево в квадрате. Кузьма вскричал тогда:

- Ах, кокетка! Скромница-укромница. В этом вся Полина! Якобы проста, в уголочке спряталась, а квадрат - Поля - Поля - Поле Страстей!

Четверть века моя жизнь накручивалась около Полины Георгиевны годичными кольцами. Я приезжала в Москву, порой срывалась на субботу-воскресенье, необходимо было поприсутствовать рядом.

Она вся в заботах: Витюшку проводить в школу, встретить, покормить, сейчас придет учитель музыки; Надюху покормить, что-то она бледненькая, неважно себя чувствует; покормить каждого, кто зайдет, почему-то в отдельности, как особая честь; у мамы, у Анны Семеновны, день рожденья, вся родня соберется, - ах, Полинкины пирожки!; мы тут с Наташкой Лившиц мельтешим, Фица нагрянула, кто-то еще, еще кто-то ...

Господи, нужно же к Кузьме на свиданку сбегать, хоть в подъезде на ступеньках посидеть, мы с Наташкой шумно сдергиваем воду в туалете, чтобы не слышно, как дверь щелкнула, а то Анна Семеновна осудит ...

Вот уже на руках внук Санька, потом Егорка,... круговерть, края-конца нет.

Я приезжаю хотя бы на пару дней, побыть возле, хлебнуть. Разговор поверх голов, поверх суеты, длится, длится и ночь напролет, попутно мы что-то починяем, штопаем...

Сначала я тоже думала, что рвусь к ним вместе с Кузьмой, к Кузьме немножко больше... не без этого, конечно, но там другое. Позднее, может, только теперь мне понятно, как сильно меня влекло к Полине. Она - моя "старшая подружка". Теперь-то я знаю, что была у нас не столь уж уникальная "парная фигура", когда сама составляю старшую компоненту, и подле меня взрослеют "дво-юродные дочки". Это должна быть не мама, мама и так любит, но другая женщина, не "учитель", а подруга, в ко-торой младшая может найти опору, - ее интеллектик подрос, ориентиры же пока зыбки.

Напротив моего окна посаженные лиственницы, я заметила, - те, что рядом с фонарным столбом, вытянулись быстрее, стройные, крепкие. Ну, не всякому ведь выпадает. А вот уж каждая отдельная пара, действительно, неповторима, по фигурантам, по их любви друг к другу.

У нас с Полиной был девиз: "Не бойся, я с тобой", - я повторяла ей, писала в письмах, летела к ней по первому зову, или без зова, когда лишь казалось... тогда казалось, что во мне силы ста людей. А когда Полины не стало, и я уж не молода, отчаянной была, конечно, да только потому, что с Полиной рядом... Но боялись-то мы вместе, и не за себя, за других, за близких людей.

Мне трудно описать Полину. Слишком много меня. И даже со временем дистанции не образуется. С нее как бы всё бытовые картинки. Будто при доме, при детях. Работа какая-нибудь случайная, для заработка. А вроде бы она и не была такой уж оседлой. В детском запасе у нее Белоруссия, Китай, Сибирь. Позднее Сахалин, наверное, еще какие-то экзотические места. Устраивалась в геологические партии поварихой. Когда умер Кузьма, Вова Горбенко пригласил ее пожить на Шикотане. Да просто каждое лето она моталась с детьми на дачу: то на Волгу, то в Коктебель. Последний раз я ее навещала в благословенной Фанагорейке.

В любом новом месте Полина сразу приживалась, она была "вся тут", вместе с корнями, словно дерево целиком пересадили.

Откуда-то набирались житейские предметы, баночки разные... На Шикотане она завела корову. За этой коровой они там без конца гонялись по сопкам, а та еще с собаками дралась. Потом вдруг занемогла, Боже, сколько слез! Оказалось, просто родила им теленка,

- Смотрите, смотрите, глаза как у Витьки!

Взаимоотношения с соседями везде обустраивались душевно. Полина никогда не выглядела чужеродной, однако оставалась самой по себе, без фамильярного "ты" и по имени-отчеству.

Полинины атрибуты: папиросы "Беломор-канал" и чашка с остатками кофе, которые настрого запрещалось выливать и мыть чашку, которые нет-нет да и отхлебнет кто-нибудь, - жуткая бурда с молоком и сахаром, но почему-то вкусно. И обязательно младенец на руках: Санька, или Егорка, или однажды Мишка мой, ..., она его кормит с ложки. Потом мы идем гулять. Она толкает впереди коляску, покуривает.

Вот здесь я не вижу себя, только ее фигуру Вокруг, конечно, замечательный пейзаж, даже если это город, неважно, кажется, что не она идет, а под ней округло перекатывается Земля, - "Шагающая Мадонна". Еще когда-то по сиюминутному впечатлению я посмеялась: "Бао-Бабуля вращает в своих кореньях шар земной".

Принято считать, что женщина - тайна. Ну, возможно... А вот в Полине тайна была. Ее не очень хотелось разгадывать, хотелось слышать этот ее легко возникающий шелковый смех и радоваться возле. Ее особенное очарование? Безусловно. Целомудренная греховность? И это тоже. Загадочное прошлое? Мне не четко запомнилась ее историография, хотя и за Полиной тянулись легенды.

Бабушка - сибирячка, а как в Сибири оказывались?.. У нас в Н-ске еще сохранился их дом по улице Каинской, тоже знаменательно уцелело название среди Коммунистических переулков.

Род Григорьевых был развесист, прямо массовая какая-то родня, со сложной классовой структурой, и судьбы все непросты, а уж интрижки!..

Старшая из теток, Ольга - воспитанница Смольного, я видела ее в глубоком возрасте, - за праздничным столом она восседала престольно, ей повязали передник, и рюмочку она подносила на блюдце, руки ведь дрожат, так чтобы никакой помарки. Не обязательно знать подробности биографии, довольно одного фрагмента, тетя Оля - "мать-королева", и вокруг нее не только почтение...