Татьяна Янушевич - Мое время

Интересно, о чем размышляет Женька? Она слушает пристальнее, конкретнее, ведь ей лучше меня знаком ботанический материал, и хорошо знакомы многие коллеги ее мамы... Коллеги ее мамы, начиная и завершая свои сообщения, невольно смотрят на Женьку, и я боковым зрением отмечаю, как смущает ее "почетное звание дочери".

Отчасти потому, но и нипочему, на второй день мы решаем "сбежать с уроков". Было бы странно, если бы мы этого не сделали. Древний школьный инстинкт срабатывает безотказно, стоит только вместе оказаться на ответственном мероприятии. Еще за обедом Женька зыркнула призывно.., а я не опередила ее разве что из почтительности.

Мы спускаемся к речке, я купаюсь в водопаде, идем по лесистому берегу, снова купаюсь. Лежим на травке, болтаем. Легко, солнечно, сейчас мы сами являем собой весь этот природный абсолют. Женька разглядывает листочки, трогает головки цветов, узнает их как старых приятелей, выбирает камешки,.. Я покуриваю. Я смотрю на ее руки, на забавные подростковые пальцы словно бы незаконченного очертания. Они берут предметы не со взрослой сноровистостью, но своенравная в них цепкость желания освоить предмет, и косточки подвижно обозначиваются напряженностью. И еще в них ласковость, с которой держат выводок котят, неуклюжая бережность, когда одновременно хочется не дать им выскользнуть, участвовать в их игривой живости, прижать к себе, к щеке, не примять пушок, ... и могут невзначай царапнуть, руки - сами длиннолапые котята.

Возвращаемся к водопаду. Там уже плещутся девчонки, освободились от кухонных дел. И я в полном счастии опять лезу в воду. А Женька не очень-то любит купаться. Мы, конечно, вспомнили, как я учила ее плавать на Енисее, потом спасала, и обе чуть не утонули прямо на глазах у тети Шуры. Вообще-то, скорее, пересмехнулись по этому поводу, - обычно у нас нет необходимости разворачивать воспоминания, довольно тронуть событие. У нас, можно сказать, общее дно памяти, где прошлое слилось. С трех лет мы плаваем в едином слое Времени. И всякий раз, как только мы вместе с Женькой, у нас будто и возраста нет. Со всеми другими людьми существует начальная точка знакомства, а до нее - раздельное прошлое, различный отсчет лет, или еще непреодолимая возрастная иерархия. Мы же легко оказываемся в любой точке общей жизни, и личные вариации лишь расширяют горизонты.

Сейчас, в этом благословенном местечке, на которое неожиданно и точно наложилась масса былых отражений, так что получился прямо какой-то фокус сходств, здесь и сейчас мы с Женькой выглядим друг для друга как эти юные сотрудницы Горно-Алтайского филиала Ботсада, выпускницы техникума. Наш ассоциативный диапазон - примерно от колхоза в старших классах до геологической практики на первых курсах - самый разгар моих страстей по Евгении.

Девочек я уже научилась различать. Сначала они воспринимались стайкой, напоминающей нашу шароварную компанию. Они крутились на кухне, убирали со столов, и я все порывалась попомогать, а Женька пресекала мои атавистические поползновения. Вечерами у костра они сидели обнявшись все, хихикали, старательно подпевали старомодные песни. Свои пропели в последний вечер, когда для гостей устроили грандиозный концерт. А одна, самая плотненькая, прочитала стихи про переживания девичьей дружбы. Вот ее я первую и заметила, - очень уж напомнила меня, заметила их неразлучную пару с другой, изящной, живой и непосредственной, открытой для общений. Ой, заныло!..

В наши поры я не ведала ничего про хрестоматийную формулу "Царевна-Лягушка", лишь кожей своей отроческой, пупырчатой ощущала себя Лягушкой рядом с Царевной моей. Рядом с ней, красивой, стройной, с нахально-прямым взглядом из-под шапки кудрей, я вышагиваю большими ступнями, сутулая, нескладная, на голову ниже, эдакий недопёсок с гипертрофированным сердцем. Мы шагаем по Красному проспекту, может быть, в магазин, может, в поисках приключений, всюду вместе, вместе всегда. Ей под ноги подъезжает метла, это дворник метет тротуар, она ловко перескакивает. И я уже вся в изготовке прыгнуть выше, с подвыподвертом!.. Приземляюсь точнехонько на рукоять. Одного не учла, - метла уже ехала от меня. Вот и вся формула.

Или другой парный портрет. Откуда-то взялась длинная цепочка. Мы привязали концы к поясам форменных фартуков. Дальше больше. Откуда-то взялась дохлая мышь. Ее привязали к середине цепочки. Сидим на уроках, примерно сложив руки, выжидаем. Наконец, одну вызывают к доске. Выходим обе! О, это был триумф! Я еще успела оглянуться, когда нас выгнали за дверь, - там, перед всем классом только что стояли две неразлучные подружки, макушка к макушке, хулиганские улыбки до ушей, неразъемно скованные цепью подвигов.

Милая девочка, - хочется мне сказать Плотненькой, - дай тебе Бог сохранить дружбу. Только для этого как раз не стоит стремиться к подобию. Ростом еще сравняешься, самобытности не потеряй, а то станет скучно. А ревность и вовсе беда. Однако ведь не научишь, каждый сам должен переболеть свое.

Еще мне нравится одна, кажется, Лена. Время от времени пробегает куда-нибудь, босоногая, в длинном сарафане, под которым все гибко и нематериально, скользит прозрачно-ситцевый ее, олений силуэт, словно рисованный легкой линией прямо по плоскости пейзажа. Женька вырезывала таких на декоративных досточках. И вот уж будет удивительно, когда девочка в этом замечательном сарафане тоже выступит с докладом, от волнения будет почесывать босыми пальцами щиколотку. А потом на последнем концерте у костра она будет "осуществлять музыкальное сопровождение" - тягуче гудеть, как в трубу, в свернутый улиткой шланг.

Но до концерта, до завершающего торжества еще был третий день заседания, где в заключение читали стихи Александры Владимировны.

Еще был большой выезд на Чемал, место красоты неописуемой. Пикник на траве, прогулка в скалы, свободные беседы. Со специалистами занятно ходить рядом, сам видишь яркие цветки, ягодки, а они выхватят из буйного разнотравья неприметную былинку и долго ее рассматривают, спорят, обсуждают, и будто бы только по набору латинских названий определяются, в каком биотопе находятся, хотя это и так ясно. Впрочем, и мы с Женькой нет-нет да поднимем камешек и тоже смотрим на него, как на "горную породу".

По дороге нас завезли в гости к местному художнику, деду того шоколадного парнишки Маугли. Басаргин Кузьма Исакович, философ и отшельник. Жилище его, как и положено, устроилось на головокружительном утесе над Катунью. Лесная избенка, куда можно зайти не больше, чем впятером. Посередине помещается сухой долговязый старик в резном узком и долговязом кресле. И вся его тут деревянная компания: Хозяин Алтая, Рерих да Христос, - рубленные под потолок статуи с неземными глазами. Мы протекаем мимо непрерывной чередой, роняя по паре слов в беседу, длящуюся непрерывно, неизвестно, с какого давнего начала, - похоже, он и не различает нас. Таких довольно на Алтае обособилось достопримечательных мудрецов, старцев, учителей.