Татьяна Янушевич - Мое время

Сказано, осталось сделать. И мы уже караулим у служебного выхода. Там покуривают артисты, таскают в автобус амуницию, какие-то двое начинают охмурять нас с Фицей.

- Нет, нет и нет. Нам нужна только Кира Петровна. Она обещала...

- Да и мы чего хотите пообещаем..., - дядьки из кожи вон не верят, что вовсе нам не интересны. Суют какие-то свои заграничные программки, дескать, тоже не лыком шиты, и надо же, - один из них оказывается знаменитым Сигизмундом Кацем. Нинка снисходительно намурлыкивает "В лесу прифронтовом".

Из дверей стремительно выбегает Кира Петровна, вся - вихрь, и этот её вздёрнутый носик:

- Обещала, конечно, обещала. Завтрашний вечер ваш, девчонки. Только найдите гитару.

Экспедиция собралась в казарме, устроили отменный стол, а гитару раздобыли у матросиков, с пышным бантом, правда, с обломанными ручками колков.

Ловко орудуя плоскогубцами, Кира Петровна настро-ила гитару, и вот её энергический голос ударил в самое сердце:

Ка-кой большо-й ве-тер

На-пал на наш ос-тров

Сорвал с домо-в кры-ши

Как с молока-а пе-ну

И потом проникновенно до озноба:

Ви-и-ди-шь зелёным ба-рхатом от-ли-ва-я

Мо-о-ре лежит спокой-не-е, чем зем-ля-а

Ви-ди-шь, как-будто лом-тик от ка-ра-ва-я

Ло-о-дочка отломи-лась от ко-ра-бля

. . . . . . . . . . . .

Ранним утром мы провожаем Киру Петровну до гостиницы, идём гурьбой по пустынному городу, она взахлёб пересказывает кинофильм "Добро пожаловать или посторонним вход воспрещён", который, похоже, не выпустят на экран.

Прощаемся, прощаемся.

- До встречи в Москве. Пароль "Сахалин".

- Пароль "Сахалин".., - говорю я в трубку, когда мы с Нинкой уже в Москве, на каникулах, решились позвонить в последний день. Говорю с готовностью сразу же нажать на рычаг, - ведь одно дело на Сахалине...

- Девчонки! - слышу я самый верный отзыв, - как здорово, что вы объявились! А мне тут все в голос трендят, ну конечно, одно дело на Сахалине... Как, сегодня уезжаете?... Где же вы раньше были? Ладно, ладно, приходите прямо сейчас, отменяю репетицию.

Её дом как бы и должен быть на Сретенке. Старомодная квартира, словно из "бывшей" литературы. К тому же угощение приносит половой из ресторанчика снизу. С нами ещё Игорь Галкин и Эмма Зеликман, экспедиционные друзья-москвичи.

Разговор схватывается легко и сразу, с той откровенностью, что бывает у давних знакомых после разлуки. Кира Петровна поёт нам, рассказывает про Новеллу Матвееву с такой особенной нежностью, снимая жалобные моменты хохмами:

- Она же путешествует по Москве пешком, с зубной щёткой и термосом, если далеко, то заходит к знакомым переночевать. Не переносит транспорта. И никогда не видела моря... Заболевает от вида качающейся воды даже в миске.*

Мы слушаем запись их "Парного концерта". В углу всё время маячит влюблённая тень Игоря Кнушевицкого. Наташка, дочка, охотно декламирует к месту и вообще отцовы, то есть Заходеровские стишки:

Что мы знаем о лисе?

Ничего, и то не все.

А на прощанье Фица тоже дарит песню нашего академгородского менестреля Женьки Шунько:

Доро-га доро-о-га

Легла-а далеко-о,

Как до са-мой послед-ней звез-ды,

Как жаль, что немно-го

Как жа-ль, что немного

Оста-лось во фля-ге воды-ы...

Вместе с Фицей мы ещё несколько раз в Москве. Из Сибирского далека столица возносится для нас, будто Олимп, его венчают всё новые имена: Полина Георгиевна, Кузьма, Юра Злотников, Павел Юрьевич, Женя Фёдоров, Коля Смирнов, Лесскис Георгий Александрович,...,

Вблизи же наши приезды - как варварские набеги, не опустошительны, но разгулянны и хмельны.

Нинка - богатырица берёт в полон не мечом, так буйным огнём своих песен. Бражка льётся через край, в общем, океан-девица.

Ещё этот дополнительный восторг, - откуда бы такой девке взяться! ведь он неистребим, столичный снобизм, дескать, что у них там может быть в глубинке? И Фица с бескорыстным лукавством разыгрывает провинциальную наивность и народную простоту:

- Мы бабы жильные!

Впрочем, действительно, плутает "в большом городе" и с деревенской страстью "катается" на метро и на лифте:

- Чтоб дух зашёлся, когда кабина падает вниз!

Фица поёт. Её водят из дома в дом, куда приглашают хормейстеров послушать её диковинный голос.

- Экзоти-ический диапазон! - всплескивает одна руками.

Нинка голосит и на улицах, а что нам, - Москва по колено! Э-эх, вдоль по Питерской, да вкрест ей по Миусской!..

У Полины Георгиевны Фицу записали на магнитофон. Господи, хоть что-то осталось. На ту же плёнку потом будет читать стихи Кузьма.

Кто ж тогда мог подумать? Что скоро они уйдут от нас, один за другим...

А как-то ещё ездили на дачу все вместе. Там огромная в лесу поляна в ромашках. Нинка вышла на круг и запела, и я где-то сбоку приплясываю.

Поёт и поляны ей мало.

И конечно любимую свою песню, которую пронесла она от Сахалина до Прибалтики:

И сно-ва доро-о-га

Клу-бит под нога-ми солё-ную пы-ль,

И молит-ся Бо-гу

И мо-лит-ся Бо-о-гу

У-ста-лы-й ко-вы-ы-ль...

Оборвавшись на самой высокой ноте...

Как бывает, словно взлетишь вдруг, когда кабина лифта резко сорвётся вниз, и душу свою едва успеваешь поймать в горле.

47. Приключенческий роман

Тогда на дипломную практику на Сахалин я прибыла уже, как завзятый путешественник, с ружьём и трубкой в зубах, с готовностью к приключениям.

До Корсакова мы ехали на грузовике вдоль берега моря, по самой кромке, по накатанному песку, и языки прибоя слизывали след.

К морю спускались пади, кое-где сопки обрывались скалами, чередовались заливы и мысы, ожидание уплотнялось, - вот, вот, сейчас, за тем углом!... Что откроется?... Или внимание рассеивалось в однообразном повторении, словно время утратило свой смысл, и ты вместе с равнодушной стрелкой следуешь по кругу, по одному и тому же кругу...

Вдруг за поворотом возник город: портовый ковш, причалы, корабли, ещё я успела заметить банк и ресторан тут же на набережной, по инерции несколько магазинчиков, потом на загадочном пятачке "Пять углов" город развернулся и поскакал по некрутым сопкам вглубь острова.

На подъезде к казармам, где разместилась экспедиционная база, дорога выгнулась, будто упёрлась в близкий горизонт. Видно, только что подремонтированная, глазурованная слегка асфальтом, она сверкала на солнце. В вершинной точке из дороги торчала "чёрная рука" - резиновая перчатка, то ли случайно залипшая, то ли строители повеселились. Но каждый раз потом, когда мы ходили мимо, она обязательно кого-нибудь хватала за ногу, а ведь это почему-то всегда смешно, если споткнёшься.

В казарме в большой комнате нас набилось много, - камеральные дамы из Москвы и Южно-Сахалинска. Где-то в море уже шли взрывные работы, а мы в первый день обустраивались. Дамы забавно суетились и ссорились, занимая места по стенкам. Я поставила свою раскладушку в центре.