Вадим Ярмолинец - Кредитная история

В скором времени он снова ткнулся в сеточную дверь. Пошатал осторожно. Эта крепко держалась. И замочек тут висел, как говорили на родине, амбарный. Подналег, да сил не осталось. Но тут уже облегчение было -- там за очередным двором с запаркованными на ночь автомашинами снова были ворота, уже широкие, и за ними окна светились, уголок витрины выглядывал, такси проехало, а за ним еще. Он снова потряс дверь и крикнул слабо, осваивая легкие: "Хэлп!" И снова: "Хэлп! Хэлп ми!" Но не менее как с полсотни метров надо было лететь его слабому голосу.

И вдруг человек появился перед ним. Из каких-то коробок, стоявших за сеткой у стены, выбрался и подплыл к нему, освещенный смертельным светом луны. Негритос какой-то. Смрадный, как тяжелое инфекционное заболевание. Спросил чего-то непонятное и стал осматривать его пиджак, голову мокрую, руку с часами, как рассматривает мародер мертвяка, который никуда уже от него не денется.

-- Чего смотришь, обезьяна ты вонючая, -- сказал Свердлов выпускнику Института Дружбы народов имени Патриса Лумумбы в городе-герое Москве, бывшему товарищу Франсуа Музону. Этот товарищ в свое время получил диплом преподавателя русского языка и литературы, вернулся в родную Доминиканскую Республику, но, не найдя работы, перебрался в Соединенные Штаты, где стал профессиональным бездомным-наркоманом с прогрессирующей шизофренией. -Полицая мне надо. Давай, макака немытая, гоу, за полицаем. Гоу! Выручай. Хэлп мне делай. Андерстэнд ты меня или не андерстэнд?

Звуки благоприобретенного в забытой уже жизни языка внезапно открыли какой-то клапан в перепутанных мозговых извилинах бывшего товарища Музона. Взявшись обеими руками за железную раму двери и приблизив лицо с поломанными зубами к сетке, он вдруг заговорил: Мчаца тючи, вьюца тючи, невидимкою люна освещает снег летючий, мютно ньебо, ночь мютна...

Не веря своим ушам, Вячеслав Михайлович отшатнулся. Тот же, вытаращив глаза и водя над головой скрюченной рукой, продолжал: мчаца бьесы рой за роем в беспредельной вишинэ, визгом жялобным и воем надривая серцэ мнье.

-- Братан, -- остановил чтеца-декламатора Вячеслав Михайлович. -- Ты давай бросай про бесов. Ты лучше выпусти меня из этой мышеловки. А то ведь замерзну на хрен. Холод-то собачий, а я, гляди, в одном пиджачке. Ну, давай, родной, иди, иди. Позови кого-то, как там по-вашему -- копа, что ли.

-- Копа? -- шизоид раздумчиво почесал затылок.

-- Ну, да -- копа, -- занервничал Вячеслав Михайлович.

-- Да не бойся, не тронет он тебя. Скажешь: человек в беду попал, надо выручить. Ну, чего тебе еще надо?

-- Дрюг, а пятерку не одолжишь до стипендии, а? -- спросил по старой памяти доминиканец.

-- На, родной, на, -- трясущимися руками Вячеслав Михайлович достал бумажник и, поскольку других купюр не было, дал двадцатку.

-- Спасибо, дрюг, -- сказал бывший товарищ Музон и пошел, покачиваясь, за подмогой. О своей миссии несостоявшийся педагог вспомнил уже после того, как купил себе пару пакетиков своего лекарства от всех скорбей. Где-то этак через часик. В это время он переходил Бликер и увидел, как двое полицейских, заламывая руки женщине в шубе, пытались пригнуть ее к капоту патрульной машины. Женщина же истерически визжала на чистом русском языке: "Нет у меня денег, у мужа деньги, а муж пропал!!!". Собственно, именно после того, как Франсуа Музон увидел полицейских, он и вспомнил, что ходил именно за ними. Но поскольку к этим полицейским сейчас лучше было не приближаться, он побрел назад к своему русскому другу, который поселился по соседству с его домиком-коробкой от стереосистемы "Айва". Это был хороший русский. Не просто большой любитель поэзии -- меценат!

"Фашисты!" -- кричала женщина крутившим ее полицейским, и, глядя на нее, Франсуа Музон думал, что эта душераздирающая сцена поразительным образом выбилась из программы тех передач, которые кто-то невидимый включал ему каждый раз, когда он запускал в свою широкую ноздрю дорожку чудесного зелья. Видимо, в тот вечер его по ошибке подключили к какой-то другой телесети, транслировавшей дурной во всех отношениях сон.

Интересно, что тот же дурной сон сейчас видел и Вячеслав Михайлович Свердлов. Как и полагается всякому любящему мужу, он уже многое чего нафантазировал про любимую жену, оказавшуюся посреди незнакомого города без единого английского слова и американского доллара за душой. Жена была младше его на хороших лет 15 и, как это случается, чем больше разница в возрасте супругов, тем сильнее работает у одного из них фантазия. И вот эти две воспаленные фантазии -- музоновская и свердловская -- поползли, цепляясь за урны и дорожные знаки, друг навстречу другу и встретились на углу Бликер и Макдугалл. А поскольку их было две, то и вышло так красочно и звонко, как в кинотеатре "Сони" с широким экраном и многоканальной стереосистемой. Она им: "Фашисты!", а они ее лицом об капот -- ба-бам! Но это были только фантазии. В жизни-то такое крайне редко случается. Мы сами знаем о считанных случаях, и о них потом все газеты пишут по полгода.

Вернемся к Вячеслав Михайловичу. Сперва он пытался для обогрева стынущего организма подпрыгивать, притопывать и делать разные физические упражнения. Но постепенно пенсионный возраст взял свое. И тогда Вячеслав Михайлович присел на корточки и обхватил себя за плечи. В этот момент он с необыкновенной ясностью ощутил, на каком тонком волоске висит человеческое счастье и сама жизнь. Как малейшая какая-то закавыка, дурацкая совершенно случайность может прихлопнуть его гробовой крышкой. Потому что еще неизвестно, когда эта говорящая по-русски обезьяна приведет сюда полицейского или хотя бы вернется сама. И от своего бессилия и слабости он заплакал.

Остывая на ночном морозце, Вячеслав Михайлович плакал сперва неумело, с некоторым трудом выдавливая из себя стоны и слезы, но постепенно наловчился. И чем лучше он плакал, тем жальче ему самого себя становилось. И он даже уже видел, как на туманном рассвете, под звуки песни "Карузо" в исполнении Лучано Паваротти и Лучо Далла кто-то из владельцев запаркованных в том, другом дворе машин увидит лежащее возле сетки его окоченевшее тело.

Есть мнение, что вот такие вот слезы, исторгнутые, как говорится, из глубины души, очищают эту душу и доходят туда, куда они должны дойти. Так вышло и на этот раз. Рыдания услышал один местный житель по прозвищу Свисток. Почему его так прозвали, я вам расскажу как-нибудь в другой раз, а пока только ограничусь сообщением, что окно его спальни выходило в тот самый колодец, на дне которого плакал наш герой. Свисток услышал рыдания во сне, и сначала ему показалось, что это он сам плачет. У него были все основания плакать. На днях он узнал, что из простого носителя вируса иммунодефицита голубого человека он стал единоличным владельцем полнометражного случая СПИДа. Помимо этого, его бросил старый любовник, который стал жаловаться на то, что он свистит не так, как в прежние времена. Врал, конечно, сволочь. Просто нашел какого-то молодого хахаля, вот и все. Но потом другая мысль вкралась в спящее сознание Свистка и подсказала ему, что сам он так долго плакать бы не стал. Дело в том, что он работал редактором в одном голубом еженедельнике и просто не мог допустить, чтобы какое-то действие продолжалось слишком долго. Это грозило потерей читательского интереса. И от этой мысли он проснулся. А рыдания между тем продолжались.