Александр Герцен - Былое и думы (Часть 2)

- Как, дескать, дядюшка, твое имя и батюшку твоего как звали?

Крестьянин кланяется.

- Ермолаем, мол, батюшка, а отца Григорьем прозывали.

-. Ну, здравствуйте, Ермолай Григорьевич, из каких мест господь несет?

- А мы дубиловские.

- Знаю, знаю. Мельницы-то, кажись, ваши вправо от дороги - от трахта.

- Точно, батюшка, мельницы общинные наши.

- Село зажиточное, землица хорошая, чернозем.

- На бога не жалобимся, ништо, кормилец.

- Да ведь оно и нужно. Небось у тебя, Ермолай Григорьевич, семейка не малая?

- Три сыночка, да девки две, да во двор к старшей принял молодца, пятый годок пошел.

- Чай, уж и внучата завелись?

- Есть, точно, небольшое дело, ваша милость.

- И слава богу! плодитесь и умножайтесь. Ну-тка, Ермолай Григорьевич, дорога дальняя, выпьем-ка рюмочку березовой.

Мужик ломается. Судья наливает ему, приговаривая: (261)

- Полно, полно, брат, сегодня от святых отцов нет запрета на вино и елей.

- Оно точно, что запрету нет, но вино-то и доводит человека до всех бед. Тут он крестится, кланяется и пьет березовку.

- При такой семейке, Григорьич, небось накладно жить? каждого накормить, одеть - одной клячонкой или коровенкой не оборотишь дела, молока недостанет.

- Помилуй, батюшка, куда толкнешься с одной лоша-денкоц; есть-таки троечка, была четвертая, саврасая, да пала с глазу о Петровки, - плотник у нас, Дорофей, не приведи бог, ненавидит чужое добро, и глаз у него больно дурен.

- Бывает-с, бывает-с. А у вас ведь выгоны большие, небось барашков держите?

- Ништо, есть и барашки.

- Ох, затолковался я с тобой. Служба, Ермолай Григорьич, царская, пора в суд. Что у тебя дельцо, что ли?

- Точно, ваша милость, - есть.

- Ну, что такое? повздорили что-нибудь? поскорее, дядя, рассказывай, пора ехать.

- Да что, отец родной, беда под старость лет пришла... Вот в самое-то Успленье были мы в питейном, ну, и крупно поговорили с суседским крестьянином - такой безобразный человек, наш лес крадет. Только, поговоримши, он размахнулся да меня кулаком в грудь. "Ты, мол, в чужой деревне не дерись", говорю я ему, да хотел так, то есть, пример сделать, тычка ему дать, да спьяну, что ли, или нечистая сила, - прямо ему в глаз - ну, и попортил, то есть, глаз, а он со старостой церковным сейчас к становому, - хочу, дескать, суд по форме.

Во время рассказа судья - что ваши петербургские актеры! - все становится серьезнее, глаза эдакие сделает страшные и ни слова.

Мужик видит и бледнеет, ставит шляпу у ног и вынимает полотенце, чтоб обтереть пот. Судья все молчит и в книжке листочки перевертывает.

- Так вот я, батюшка, к тебе и пришел, - говорит мужик не своим голосом.

- Чего ж я могу сделать тут? Экая причина! И зачем же это прямо в глаз?

- Точно, батюшка, зачем... враг попутал. (262)

- Жаль, очень жаль! из чего дом должен погибнуть! ну, что семья без тебя останется? все молодежь, а внучата - мелкота, да и старушку-то твою жаль.

У мужика начинают ноги дрожать.

- Да что же, отец родной, к чему же это я себя угодил?

- Вот, Ермолай Григорьич, читай сам... или того, грамота-то не далась? Ну, вот видишь "о членовредителях" статья... "Наказавши плетьми, сослать в Сибирь на поселенье".

- Не дай разориться человеку! не погуби христианина! разве нельзя как?..

- Экой ты какой! Разве супротив закона можно идти? Конечно, все дело рук человеческих. Ну, вместо тридцати ударов мы назначим эдак пяточек.

- Да, то есть, в Сибирь-то?..

- Не в нашей, братец ты мой, воле.

Тащит мужик из-за пазухи кошелек, вынимает из кошелька бумажку, из бумажки - два-три золотых и с низким поклоном кладет их на стол.

- Это что, Ермолай Григорьевич?

- Спаси, батюшка.

- И полно, полно! что ты это? Я, грешный человек, иной раз беру благодарность. Жалованье у меня малое, поневоле возьмешь; но принять, так было бы за что. Как я тебе помогу? добро бы ребро или зуб, а то прямо в глаз! Возьмите денежки ваши назад.

Мужичок уничтожен.

- Разве вот что; поговорить мне с товарищами, да и в губернию отписать? неравно дело пойдет в палату, там у меня есть приятели, все сделают; ну, только это люди другого сорта, тут тремя лобанчиками не отделаешься.

Мужик начинает приходить в себя.

- Мне, пожалуй, ничего "не давай, мне семью жаль; ну, а тем меньше двух сереньких и предлагать нечего.

- .То есть, как пред богом, ума не приложу, где это достать такую Палестину денег - четыреста рублев - время же какое?

- Я-таки и сам думаю, что оно трудновато. Наказанье мы уменьшим - за раскаянье, мол, и приняв в соображенье нетрезвый вид... ведь и в Сибири люди живут. Тебе же не бог весть, как далеко идти... Конечно, если продать парочку лошадок, да одну из коров, да барашков, оно, (263) может, и хватит. Да скоро ли потом в крестьянском деле сколотишь столько денег! А с другой стороны, подумаешь, лошадки-то останутся, а ты-то пойдешь себе куда Макар телят не гонял. Подумай, Григорьич, время терпит, пообождем до завтра, а мне пора, прибавляет судья и кладет в карман лобанчики, от которых отказался, говоря: "Это вовсе лишнее, я беру, только чтоб вас не обидеть".

На другое утро, глядь, старый жид тащит разными крестовиками да старинными рублями рублев триста пятьдесят ассигнациями к судье.

Судья обещает печься об деле; мужика судят, судят, стращают, а потом и выпустят с каким-нибудь легким наказанием, или с советом впредь в подобных случаях быть осторожным, или с отметкой: "оставить в подозрении", и мужик всю жизнь молит бога за судью.

- Вот как делали встарь, - приговаривал отрешенный от дел исправник, начистоту.

...Вятские мужики вообще не очень выносливы. Зато их ' и считают чиновники ябедниками и беспокойными. Настоящий клад для земской полиции это вотяки, мордва, чуваши; народ жалкий, робкий, бездарный. Исправники дают двойной окуп губернаторам за назначение их в уезды, населенные финнами.

Полиция и чиновники делают невероятные вещи с этими бедняками.

Землемер ли едет с поручением через вотскую деревню, он непременно в ней останавливается, берет с телеги астролябию, вбивает шест, протягивает цепь. Через час вся деревня в смятении. "Межемерия, межемерия!" - говорят мужики с тем видом, с которым в 12 году говорили: "Француз, француз!" Является староста поклониться с миром. А тот все меряет и записывает. Он его просит не обмерить, не обидеть. Землемер требует двадцать, тридцать рублей. Вотяки радехоньки, собирают деньги - и землемер едет до следующей вотской деревни.

Попадется ли мертвое тело исправнику со становым, они его возят две недели, пользуясь морозом, по вотским деревням, и в каждой говорят, что сейчас подняли и что следствие и суд назначены в их деревне. Вотяки откупаются.

За несколько лет до моего приезда исправник, разохотившийся брать выкупы, привез мертвое тело в большую русскую деревню и требовал, помнится, двести руб(264)лей. Староста собрал мир; мир больше ста не давал. Исправник не уступал. Мужики рассердились, заперли его с двумя писарями в волостном правлении и, в свою очередь, грозили их сжечь. Исправник не поверил угрозе. Мужики обложили избу соломой и как ультиматум подали исправнику на шесте в окно сторублевую ассигнацию. Героический исправник требовал еще сто. Тогда мужики зажгли с четырех сторон солому, и все три Муции Сцеволы земской полиции сгорели. Дело это было потом в сенате. Вотские деревни вообще гораздо беднее русских.