Лев Кассиль - Огнеопасный груз

- Ну и что? - говорю. - К чему визг? Книжек не видала?

Я не помню, вам-то я сказывал вначале иль тоже не сказал, что вагон-то наш учебниками гружен был? Ну, буквари там, арифметики, географии, задачники, примеры всякие.

Этот вагон народный комиссар [1] всеобщего образования товарищ Потемкин из Москвы послал в освобожденные районы, откуда немцев повытурили. Дети тут два года не учились, немец все книги пожег. Да чего вам говорить, вы это лучше меня знаете. Вот сразу и послали из Москвы освобожденным ребятам в подарок восемьдесят пять тысяч учебников.

Ну, я так считал, что говорить, какой у меня груз, не стоит. Тут эшелоны со снарядами, составы с танками идут, воинские поезда следуют, фронтовые маршруты, а я с букварями полезу. Неуместно. Груз чересчур деликатный. Какой-нибудь дурак еще обидится, и может скандал произойти.

А теперь уж скрывать как же? Все наружу, всем насквозь видно.

- Плохо дело, - говорю, - Клоков! Теперь нас куда-нибудь отставят на тридесятый путь, и ожидай там своего череду.

А на воле уже светает. Пошел я к начальнику станции. Тот меня к военному коменданту направил. Так, мол, и так, объясняю я коменданту. Имею назначение от самого главного комиссара [1] всенародного обучения и просвещения, дети освобожденные ждут, груз крайней важности, такой груз надо бы по зеленой улице пустить, как на дороге говорят, чтобы везде зеленый семафор был, путь открытый. Ставьте нас в первую очередь.

А комендант смотрит на меня красными глазами, видно, уже сам ночи три не спал, сморился человек. И, конечно, сперва слушать не хочет:

- Что такое, тут у меня без вас пробка, четвертые сутки расшить не можем. Все забито до крайности. Сейчас срочный эшелон к фронту следует, а вы тут с вашими арифметиками да грамматиками! Подождут ваши дважды два четыре. Ничего им не сделается. А то завтра прибудет еще вагон с какими-нибудь сосками, слюнявками да распашонками, и тоже изволь гнать их без очереди?

Я уж не знаю, как мне на него воздействовать. Только вдруг слышу сзади голос такой солидный:

- Товарищ комендант, боюсь, что дети не по вашему графику растут. Если вы ничего не имеете против, я прицеплю этот вагон к своему составу.

Поворачивается и уходит. Посочувствовал, а сам на меня и не посмотрел даже. Дескать, ничего особенного не сказал. Вот золотой человек!

Побежали мы на пути. И слышу я издали крик возле вагона. Гляжу, стоит какой-то малый, весь в масле, смазчик должно быть, а Дашутка наша вцепилась в него и из рук книжку рвет. В чем дело?

Смазчик этот говорит:

- Да отцепись ты, спецовку порвешь! Брысь! Вот жадная!.. Папаша,- это уж он мне объясняет,- у тебя я там вижу брошюрки какие-то. Неужто жалко одну на завертку дать? Покурить смерть как охота!

- Слушай, - говорю я ему.- Это не простые книжки. Это научные. Можешь это понять? Из самой Москвы везем. А ты хочешь на дым пустить. Не совестно тебе?

Он книжку отдал обратно, поглядел, вздохнул. Ну, Алеша ему бумажку дал все-таки. Обертка нашлась у пас рваная.

Ну хорошо. Прицепили нас к воинскому составу. Двинулись мы, по направлению к фронту. Огляделся я, стал свои неты считать, что сгорело, что порвало, чтобы акт составить. Смотрю, Дарья моя в вагоне совсем уже обвыкла, прибралась. К фортке бумажные занавески пристроила, венчик, хитро так вырезанный узорами: кресты, звездочки, цветочки. И картинки хлебом на стенку приклеила. Посмотрел я на эти картинки, на занавесочки и обомлел...

- Погоди,- говорю,- это откуда бумагу взяла? Где картинки добыла?

- А это я,- говорит,- тут подобрала, зря валялись. Гляжу, это она из учебников странички повыдергала. Я сперва было бранить ее, а потом разобрался - ничего. Это она из тех книжек взяла, которые все равно при бомбежке порвало.

- Дядя Гурыч, вы не серчайте, - говорит. - Зато видите, как у нас теперь уютненько! Прямо как у тети или дома у нас, в Козодоевке. Вы пока стоять там будете, в гости к нам приходите. Ох, мы вас с мамой угостим как, напечем всего разного! Кулеш по-казацки сделаем, со шпигом, - я везу. А ноги, дядя Гурыч, обтирать надо. Вон вы сколько грязюки навозили. За вами не наубираешься. Леша небось сам ноги вытер о солому, а вы кругом наследили.

Что ж попишешь, хозяйку слушаться надо. Пошел на солому, потоптался в ней, ровно курица в сенях.

Едем мы, значит, так, едем. От нечего делать я учебники почитывать стал, которые из упаковки взрывом повыбросило. Задачи интересные попадаются. Особенно одна понравилась мне, девятьсот пятый номер. По нашей специальности, железнодорожная задача, на все четыре действия, с дробями. Я ее даже в точности запомнил: от Москвы до Владивостока, сказано, девять тысяч двести восемьдесят пять километров. Из этих городов следуют встречным направлением, стало быть, два поезда. Один прошел столько-то, а другой от этого какую-то часть, и вот, значит, надо сосчитать, много ли между ними еще осталось до скрещения. Интересная задачка. Стал я ее было решать, да образование у меня ниже среднего, завязли мои поезда в сибирской тайге и ни взад ни вперед. А Дашутка, хитрая голова, мигом, в два счета решила. Потом стала меня еще по таблице умножения гонять, вразбивку спрашивать. Я даже запыхался, пот прошиб.

- Ну, - говорю, - Дарья, этак я с тобой пока до места назначения доберусь, так полное среднее образование получу.

Едем мы туго. Стоим часто. Дорога фронтовая, перегруженная. Пути повреждены. А Дашутке не терпится скорее домой попасть. По ночам она не спит, чуть остановка - машиниста ругает, что тихо едет. Соскучилась. Да и верно. При солнце тепло, а при матери добро. А она два года матери не видала. Извелась девчонка, и смотреть на нее жалко. Тоненькая, бледная. Как запоет вечером: "Есть кусточек среди поля, одинешенек стоит...", да подхватит с ней Леша, так и мне всю душу занозят. Пробовал я было подтягивать, да у меня слух неспособен с детства. Смеются они только надо мной. Ну, я замолчу, не обижаюсь. Выйду с фонарем на темную станцию, потолкую с главным. А потом погудит опять в темноте наш паровик, пойдет перезвон по буферам. Фыркнет, задышит часто паровоз, разбежится под уклон, и пойдут колеса таблицу умножения твердить. Так и слышится мне: "Семью семь - сорок девять! Семью семь - сорок девять!.. Сорок девять, сорок девять... семью семь..."

Прибыли мы в Бор-Горелый. Оказалось, немцы впереди мост взорвали. Пришлось ехать вкруговую, через Иордановку, Валоватую. Разговоры на станциях тревожные. Где-то, говорят, немецкие танки отрезанные бродят.

Долго нас не принимали на станцию Стрекочи. Наконец пустили. Только вошли мы за стрелку, вдруг пальба. Кругом крик поднялся, пулеметы где-то застрекотали. Я сразу к Дарье:

- Ложись вот тут, за учебники! Ни одна пуля не прошибет, лежи.

Пораскидал я книжки кипами, сделал ей вроде укрытия.