Василий Катанян - Лоскутное одеяло

- Я с ним вообще не говорил. Подожди, там пищит домофон, я открою дверь. (Отсутствую дольше, думаю, что он повесит трубку. Ничуть не бывало.)

- Что у тебя там случилось?

- Ничего, пришел редактор, мы должны с ним работать.

- А ты работаешь?

- Да, Витя. Так в чем дело конкретно?

- Ну, это долгая история. (Плетет что-то действительно несусветно длинное, а я вспоминаю, посолил ли суп. И с трудом понимаю, что ему нужен телефон Макса в Лондоне, которого я не знаю.) Ну ладно, если Макс позвонит, дай ему мой номер (которого я тоже не знаю и знать не хочу). Ну пока, звони!

Ну что за напасть?! И на дню - не одна такая.

1998

В конце декабря приезжала Рина из Таллина, очень славная девушка, жила у нас три дня. Осмотрела всю Москву, даже в Мавзолее побывала. Купили ей билет в Большой на "Богему" - впервые в Большом - вернулась, мы думали, что она переполнена красотой и впечатлениями, а она первой же фразой - "Ой, там стулья в ложе стоят так близко, что я упиралась коленками!" Ну, а сама опера? "Так они же пели по-итальянски, я почти ничего не поняла". Вот и старайся после этого, езди, выкупай билеты, я, чай, не мальчик.

Потом оттуда же приехали - в день ее отъезда - Лева с Рут, как говорит Рязанов, "Одна коза сменить другую спешит". Они тоже славные, и им тоже с хлопотами достали билеты в Большой на "Спящую", вернулись: "Пол скрипит в фойе". Ну а балет? "Кордебалет уже танцует не так, как раньше". Вот и старайся после этого, Инна, чай, не девочка.

Новый год встречали у нас с Генсами. Раздавали подарки.

Очень интересная выставка Нуреева у Нат. Рюриковой, очень-очень.

По ТВ смотрели открытие колобовской оперы, очень понравилось, особенно хор из "Набукко". Вместо Зеркального театра выстроили прекрасный зал.

"Балет и мода - Плисецкая и Карден", широко разрекламированное шоу пыльное и провинциальное. Балет Таранды на уровне рекламы кариеса и прокладок, М.П. в четвертый раз появляется в платье с треном, одном и том же. И публика одна и та же смотрит одно и то же. Какое-то непонимание, что Москва изменилась, что на фу-фу не проедешь. Платья Кардена - поразительные, но сам показ - провинциальный. И М.П. после платья, которое приснилось Кардену и которое он соорудил для нее - смотреть его надо тоже в темноте, еле освещенное - как сон, в финале снова вышла в прежнем, с треном. Тут уж не было никаких сил - все это для глубинки, где ничего не видели - да и то теперь все всё видят по ТВ. Но сами платья Кардена замечательные, единственное, что там было заслуживающего внимания. И мы с Инной сказали, что для нас карьера М.П. осталась позади и больше ходить на эти шоу мы не будем.

Смотрели на кассете очень интересные четыре передачи Элика о Ромене Гари не отрываясь. Но ОРТ берет при условии, что сделано будет две части. Невежды. По-моему, будет хуже. (И стало хуже.)

29 января. 16 января была панихида по Лиле Лунгиной. Мы ее знали недолго, но как-то сразу друг другу понравились. Прочел ее последний перевод Гари (Ажара) "Страхи царя Соломона". Талантливо, но длинновато в середине.

Замечательный концерт памяти Высоцкого. Современные певцы поют его репертуар. Это вам не юбилей Пугачевой, где принцип был тот же, но все безголосые и пошлые. Здесь - все настоящее. Режиссер Александр Кальянов, по идее Никиты Высоцкого, Кальянова и еще кого-то.

Элик дал читать недоделанный сценарий "Тихие омуты". Нам совсем не понравилось. Что я и сказал ему и Брагинскому. Все расстроились, но согласились.

Была Наташа Галаджева, принесла очень красивый каталог-альбом Пети Галаджева. Показывала его рисунки и про один карандашный сказала "Это молодой Горовиц". Мне показалось непохожим, а, наоборот, я смутно вспомнил, что это, кажется, автопортрет Бердслея. Она категорически отрицала, но после ее ухода, открыв монографию о Бердслее, я убедился, что это именно так.

Элик с Эммой уехали отдыхать на Валдай.

Меня совершенно замучил издатель "Королевского журнала" Царегородцев из США, требует фотографии. Как будто я у него служу.

Прочел с интересом "Раневскую", которую издал Захаров.

Какая умница Раневская, как правильно написала про Полонскую, как точно!

Полонская иногда заходила к Фаине Георгиевне, хотя Раневская не могла забыть и простить легкомыслия Норочки в молодости - считала, что та должна была понять, кем был Маяковский. Раневская записала тогда:

"Сплетен было так много в то время, потом читала ее воспоминания и просила ее не показываться у меня, хотя бы год - она славная, только славная, как Натали, не понимающая, кто рядом". И потом еще: "Чем чаще вижусь с Норочкой Полонской, тем больше и больше мне жаль Маяковского".

Какая умница Раневская, как много разгадала, о чем и сегодня еще плетут. Очень люблю ее.

На стр. 105: "Вчера была Лиля Брик, принесла "Избранное" Маяковского и его любительскую фотографию. Говорила о своей любви к покойному... Брику. И сказала, что отказалась бы от всего, что было в ее жизни, только бы не потерять Осю. Я спросила: "Отказались бы и от Маяковского?" Она не задумываясь ответила: "Да, отказалась бы и от Маяковского, мне надо было быть только с Осей". Бедный, она не очень-то любила его. Мне хотелось плакать от жалости к Маяковскому, и даже физически заболело сердце".

Какая прекрасная Раневская, как ставит все точки над i. Как все понимает тонко, и как я люблю ее за это.

10 марта. Все время плохо себя чувствовал, слабость. Наконец сделали исследование при помощи Тани Штейн и обнаружили кисту в почке.

С 16 марта по 10 апреля в больнице мне делали полостную операцию удаление почки с кистой. Завтра, 4 мая едем на неделю в Матвеевское, чтобы Инна пришла в себя, очень она измучилась. Прооперировали в 52-й больнице, прошло благополучно, но я ужасно перенес наркоз, просто сошел с ума. И сердце стало хуже. Но нашли врачей, и все наладилось.

УЛАНОВА

ОСКОЛКИ ПАМЯТИ

В больнице узнал, что умерла Уланова. Много думал о ней, об этом явлении, хотя знал ее и видел обидно мало...

И не мог не вспомнить, какую тонкую, умную и простую мысль высказала Нина Берберова:

"У каждого человека есть свои тайные, чудесные воспоминания... какие-то особенно драгоценные клочья прошлого... Мы знаем, что от этого воспоминания в реальной жизни не осталось ничего: молодые или старые его участники либо умерли, либо неузнаваемо изменились, сам дом сгорел, сад вырублен, местность трижды переменила название, может быть, на том месте разросся дремучий лес или наоборот - сделали новое море. Мы с этим своим воспоминанием совершенно одни на свете, с ним наедине, мы с ним с глазу на глаз.

И когда мы умираем, то эти прелестные, тонкие, тайные, только в нас существующие видения тоже умирают. Их никто никогда не восстановит. Каждый человек есть сосуд, в котором живут эти мгновения. Аквариум, в котором они плавают".