Василий Катанян - Лоскутное одеяло

Но чаще всего объяснения "чудным мгновеньям" все же ищу в выдающемся мастерстве, а подчас и в гениальности исполнителей. Бывает, что и не вспомнить, в чем там дело, но вдруг раздвинется занавес (о, это будет много позднее) и...

...и быстрым шагом выйдет Любовь Добржанская из правой верхней кулисы к центру, где стоят золоченое кресло и низенький стол с медным подносом ("Средство Макропулоса" в постановке Б.Львова-Анохина). За ее спиной гремят аплодисменты, она - примадонна, которая только что спела свою коронную арию (в "Норме"? "Медее"?) и вернулась в артистическую уборную - красивая, возбужденная успехом. Развевались просторные одежды изумрудного цвета, грудь украшала масса золотых цепей и ожерелий. Она закидывала руки за голову, резким движением разрывала нитку, скрепляющую бусы, и бросала их, разорванные, на медный поднос. Они падали с резким звуком. Она же в это время произносила монолог. Фраза - и резкий звук сброшенного ожерелья, фраза - и резкий звук падающей цепи... Она как бы ставила точку пули на очередной фразе, покуда с последним разорванным украшением монолог не кончился. Это было здорово придумано и сыграно шикарно! Отдыхая, она откидывалась в кресле, слушая объяснение в любви страстного поклонника, который стоял перед ней, преклонив колено, - его играл красавец Зельдин. Любовный монолог завораживал зрителей, как вдруг раздавался легкий... храп! Это уснула Добржанская, утомленная оперой, страстью кавалера и прожитыми - согласно Чапеку - тремя сотнями лет, уснула - к недоумению Зельдина и вящему восторгу зрителей!

Точно сегодня вижу я беспомощную улыбку, когда тихо - словно в замедленной съемке - опускалась на стул, потрясенная жестокой пощечиной мужа, Фаина Раневская. Это было в спектакле "Лисички", в 1944 году, два года назад. Она играла тетку, которая пьет, скрывая унижения... Не выдержав публичного оскорбления, она вдруг раскрывается перед всеми. Сидя за роялем, наигрывая пошлый вальсок, она раскачивается в такт музыке, говорит страшные слова и улыбается окружающим своей знаменитой улыбкой, а слезы текут, текут...

P.S. 1998. И все это я не могу забыть уже полвека... Но еще раньше, с довоенной поры, я помню, как в том же Театре Революции пела в затихшем зале Бабанова: "Вот мое сердце открыто - если хочешь, разбей его". Как стояла она, каменея, у двери прихожей, невольно подслушав любовный разговор мужа с другой женщиной... Это было на премьере "Тани" в 1939 году (!). Сегодня спектакль оброс легендами и ушел в историю.

А Цецилия Мансурова с ее неповторимыми модуляциями голоса! В "Много шума из ничего" она играла сцену с Бенедиктом-Симоновым. ...Беатриче-Мансурова стоит на ступенях, он внизу. Она велит ему поехать куда-то с поручением, он, согласившись, просит лишь об одной милости. Какой же? Бенедикт, запинаясь, лепечет, что, мол... поцеловать руку Беатриче... явно не надеясь на успех. Не успевал он кончить фразу - буквально, как Мансурова резко протягивала ему руку. Это было словно выстрел. Пораженный Симонов стоял истукан истуканом - от неожиданности и столь быстрого исполнения его желания он не решался прикоснуться к протянутой руке. А Мансурова в нетерпении трясла ею, как бы подгоняя оторопевшего Бенедикта. "Ну-ну! Ну же! - как бы говорила она. Целуйте поскорее руку, и - за дело! Поторапливайтесь!" Это было очень смешно, и зал каждый раз разражался аплодисментами - я видел спектакль раза три. Мансурова была замечательная актриса, "персоналите", с большим чувством юмора, эксцентрична и любила неожиданности.

Если уж речь зашла о вахтанговцах... "Сирано де Бержерак" в постановке Николая Охлопкова. И спектакль яркий, и Сирано-Симонов замечательный, по своим данным как бы и не подходящий к этой роли, но именно "как бы". Он убеждал абсолютно. Как сейчас вижу финал картины - "Поцелуй Роксаны". Декорация являла собою огромную фигуру сидящей женщины с мандолиной в руках. Ее гриф поднимался к самым колосникам. Мандолина была украшена бантом, и концы его спускались до земли, это были два больших полотнища. В их складках прятался Сирано, суфлируя Кристиану. В самой мандолине - балкон Роксаны. По ступеням-коленям сидящей фигуры Кристиан поднимался за поцелуем Роксаны. Это было восхитительно рыжеволосая Мансурова в серебристом платье и белокурый красавец Кольцов, слившиеся в объятьи, а внизу, в полумраке, медленно раздвигая концы свесившегося банта, как бы раздвигая занавес, тихо появлялся Симонов:

О, жизни дивный пир,

Ты, поцелуй любви, ты, упоенье рая!

Как нищий, голоден и сир,

Как Лазарь, крохи подбирая

От пира дивного... И этим счастлив я!

Да, да, здесь радость и моя:

Ведь на его устах она целует

Все те слова, что я ей говорил...

Застыли в поцелуе Роксана и Кристиан. Точно распятый, раскинув руки, замер Сирано. Затихнет щемящая музыка мандолины, опустится занавес, медленно погаснет свет, и уйдут в незабываемое мое прошлое "Сирано" и "Лисички", "Макропулос" и "Баядерка" - со всеми замечательными артистами, о которых я попытался вспомнить.

Январь. Новый год встречали у меня, было человек 15. Устроили маленькие столики, а-ля фуршет, Саратовский играл на рояле, а мы пели и танцевали до утра.

[15 февраля. Сдал все зачеты и экзамены. Режиссура - 4 и актерское - 4. Азаров сдал актерское на 2, была страшная трагедия - он подал заявление об уходе и рыдал у меня на плече. Но все обошлось, опять занимается. 10-го пошел в первый раз в жизни голосовать за депутатов в Верховный Совет СССР. Я голосовал за Сталина, чем очень горжусь! Все мне завидуют.

Познакомился с Раневской. Абсолютное очарование!]

20 апреля. У нас ввели работу с актерами. Я выбрал отрывок из "Воскресения" и пригласил Бондареву из мастерской Бабочкина, а Нехлюдов режиссер с курса Кулешова Сысоев. Все никак не мог их соединить вместе, то он занят, то она. Наконец начали репетировать, ребята сказали, что получается неплохо. Но что скажет Козинцев? Ждем его со страхом.

10 сентября. На экзамене по режиссуре в конце первого семестра, весною, был страшный разнос. Несколько человек с курса (и я в том числе) сильно закачались, но все же уцелели. От Козинцева досталось даже Хохловой, но это не при нас - мы подслушали!

Летом Л.Ю. купила мне курсовку на Рижское взморье, две недели я питался в доме отдыха ВТО, жил у одной латышки, а за стенкой - Маргарита Алигер с двумя маленькими девочками. В столовой сидел за одним столиком с Евгением Долматовским и Зускиным с семьей, они все время подтрунивали друг над другом, а потом и надо мной, я только улыбался, но не отвечал, так как смущался. Л.Ю. дала мне поллитровую банку сливочного масла, чтобы я мазал на хлеб - там плохо кормили, а после купания аппетит был зверский. Л.Ю. с отцом жили в Дубултах, а я в Майори.