Василий Катанян - Лоскутное одеяло

Изредка мы с ней встречаемся на перекрестках кубанских дорог, то она проезжает мимо тех мест, где я порчу пленку, то я проношусь мимо тех мест, где портит пленку она. При встрече двух групп поднимается на полчаса дикий крик, и мы снова разъезжаемся в разные стороны. Так мы живем, мой храбрый воин, рубаха, сорвиголова!

Но у Зойки хоть виден конец, и дней через 10 она махнет в Москву, а Киселев останется кое-что доснимать.

Я снимаю вместе с Прудниковым, Аккуратовым и молодым идиотом администратором. Вообще мы живем дружно, но я чувствую, что путь, по которому мы идем, неумолимо сворачивает нас на дорогу Степановой..."

А 6 октября я получаю письмо из Краснодара:

"...Осточертела мне твоя Кубань хуже турбобура. Здесь уже собачьи холода, а мы, как последние поцы, разъезжаем на открытой машине и переснимаем брак! Но это еще ничего по сравнению с тем, что этот говнюк Киселев сделал с Зойкиной картиной. Из 3000 м, которые положено снять, он наснял полного браку (страшная передержка) все 1000 метров. У нее горит картина со страшной силой, ибо там 10 эпизодов: сбор слив, сбор груш, уборка яблок, винограда, эпизоды с людьми, работы в садах и т.д. Кое-что они пытаются переснять, но никакой гарантии, что будет не брак, - нет. И все переснимается хуже, ибо от фруктов остались жалкие остатки. Представляешь картину, когда трехмесячные труды всей группы на жаре, с сотнями бестолковых баб, убирающих урожай, с ночевками на столах, с расстроенными желудками от говенной пищи - все эти труды пошли прахом из-за этого мерзавца. Он знал, что мы и научно-популярная студия снимают на одних диафрагмах, но как лауреат и полное самомнения говно, он дул на своих диафрагмах. Я думаю, правда, что Зойка сумеет смонтировать 1 часть, но представляешь себе картину о садах, которая плохо снята операторски и вообще сделана на остатках от брака!

Вот какие дела, старик... Пиши Зойке в Москву бодрые, веселые письма, а то ей там кисло...

Служи, мой друг, спокойно. У тебя нет таких идиотских волнений, как у нас, поэтому не спеши на студию. Хотя я понимаю, что мыть сортир и чистить картошку тоже не фонтан.

Пиши мне в Краснодар.

Целую тебя.

Элик".

В конце июля мне принесли повестку из военкомата - 1 августа ехать на трехмесячные сборы. Что это такое, я выяснил к концу службы: очковтирательство, показуха и обман государства. Все три месяца мы чистили орудие, которое не участвовало даже в Великой Отечественной - настолько оно устарело и скорее символизировало собой эпоху "Большой Берты". Мы драили ствол так тщательно, что он блестел, как скальпель.

Иногда мы строились в шеренгу, и сержант долго смотрел на нас, туго чего-то соображая. Затем гнал в лес, где мы жгли костры. Бессмысленно спалив уйму хвороста, мы стройными колоннами, с боевой песней возвращались в лагерь, будто с поля Куликова.

Теоретические занятия шли четыре часа в день, "лекции" - а среди нас было несколько кандидатов технических наук - нам читали сержанты с пятиклассным образованием. Однажды сержант что-то плел про закон Ома. Тогда один из кандидатов, не в силах вынести эту белиберду, попросил разрешения обратиться и сказал, что в действительности ток идет не так, а эдак. Сержант покраснел, надулся и гаркнул: "Приказ командира - приказ Родины". Поскольку сержант был наш командир, то прав оказался он, а не Ом.

С первого же дня нас стали пугать "нарядом вне очереди" - чистить сортир! Бал открыл, конечно, я - еще бы, кинорежиссер. Когда я вернулся, на меня смотрели с ужасом, а я беспечно: "Ну, мальчики, вычистил я вам нужник на славу!" Оказалось это делом нехитрым - сбросить лопатой в очко кучу, которой солдат не попал в цель. Лиха беда начало - и все перестали бояться.

Несмотря на осень и холод, спали мы в палатках, и когда слышал по радио "заморозки на почве", то это означало "заморозки на мне". Все это мы, естественно, воспринимали как должное - "Трудно в ученье, легко в бою". Но терялись в догадках, куда отнести - к ученью или к бою? - следующий эпизод. Дело в том, что неподалеку в лесу был летний поселок, где жили офицеры с семьями. И нас по очереди назначали к ним дежурить.

...К семи утра являюсь и жду, когда господа встанут. Вот выходит заспанная офицерша, перебирая волосы, проветривая подмышки. Я поднимаюсь с бревна.

- Солдат, а ты по-русски понимаешь? (Это она глядя на мою восточную морду в пилотке.) Да ты не обижайся. Тут у нас служили ребята из Казахстана, плохо говорили по-русски. Я сказала Юсупу - принеси воды, а он... - Она махнула рукой и засмеялась.

Весь день я колол дрова, чистил картошку, мыл полы, ходил с нею в магазин и нес покупки - не то джентльмен, не то денщик. Перед ужином двум детишкам читал "Конька-Горбунка". Они слушали, разинув рты, а я подумал, что такого легкого и интересного дня у меня за всю службу не выпадало. А на другой день я в основном читал ребятишкам Пушкина - гувернер, чуть ли не "в Летний сад гулять водил". Они все меня расспрашивали про диснеевские мультфильмы, тут-то офицерша уяснила "ху из ху" и, не хуже жены Лота, превратилась в соляной столб.

Стрелять нас учили теоретически, затем выдали винтовку, один патрон и тут же повели сдавать экзамен - стрелять в мишень. Я прицелился, зажмурился, выстрелил, набил синяк на плече, оглох, закашлялся и почему-то попал в десятку. На следующий день увидел свою фамилию на доске почета под рубрикой "Отличники боевой подготовки" и понял, что в случае чего - убью врага наповал!

Таким образом подготовили ТРИСТА АРТИЛЛЕРИСТОВ и написали в военном билете "Оператор радиолокационной станции орудийной наводки. ВУС 122". Но мы как ничего не знали, так и не узнали. "Господи, грянет война, меня призовут, поставят к пушке, и враг нас разобьет. Значит, так обучают танкистов, минометчиков и прочих служивых... Какой обман!" - думал я в смятении.

P.S. 1997. И вот сегодня нет дня, чтобы, глядя по телевизору на наших ребят в Чечне, я не вспомнил тот год, когда нас якобы обучили военному делу. Наверно, такая же показуха за плечами многих юношей, у которых сегодня в военных билетах проставлена воинская специальность сродни моей "ВУС 122", но они платят жизнью за халтуру и очковтирательство тех, кто попустительствует такому "обучению".

В начале перестройки Эльдар Рязанов на своем творческом вечере в Останкине, который транслировался по ТВ, зачитал один-два абзаца из моего письма, посланного ему из этого военного лагеря в Петушках. К слову пришлось вот он и процитировал. Что тут началось! Министерство обороны особенно возмутилось описанием моих гувернерских обязанностей относительно офицерских детей: такого не могло быть, так не обучали никогда! Как это так - солдат обслуживает семью офицера, а не несет воинскую службу?! Но это было распространенное до сих пор в армии преступное явление (со мной еще в безобидном виде). Тогда, на заре перестройки, это слово было еще внове и на ТВ-встрече названо не было, но сам факт... Словом, военное министерство пошло на Рязанова войной, да еще полезло в бутылку, узнав, что сам он в армии не служил!