Александр Куприн - На покое

— Эх, не скулил бы ты, Меркурий Иванович, — с безнадежным унынием перебил Михаленко.

— Но хуже всего, что гадок я себе самому, гадок! — страстным шепотом восклицал Славянов. — Отвратителен!.. Милостыней ведь живу, Христа ради… И все, все мы такие. Мертвецы ходячие, рухлядь! Старая бутафорская рухлядь! О-о-о, гнусно, гнусно мне!..

Он схватился обеими руками за ворот рубашки и разодрал ее сверху донизу. В груди у него что-то клокотало и взвизгивало, а плечи тряслись.

— Уйди ты, уйди, ради бога, Меркурий Иванович! — умолял Михаленко. — Не надо, родной… боюсь я… страшно мне…

Шлепая по полу босыми ногами, с мокрым лицом, шатаясь на ходу от рыданий, Славянов тяжело перевалился на свою кровать. Но он еще долго метался головой по подушке, и всхлипывал, и горячо шептал что-то, сморкаясь в простыню. Не спал и Лидин-Байдаров. Крошки от ватрушки набились ему под одеяло, прилипали к телу и царапались, а в голову лезли все такие скучные, ненужные и позорные мысли о прошлом. Стаканыч, намазавший на ночь грудь и поясницу бобковой мазью, кряхтел и ворочался с боку на бок. Его грыз застарелый ревматизм, который всегда с особенной силой разыгрывался в непогоду. И вместе со словами молитв и привычными мыслями о сыне в его памяти назойливо вставали отрывки из старых, забытых всем миром пьес.

Один дедушка лежал неподвижно. Его руки были сложены на груди, поверх одеяла, и не шевелились больше, а глаза были устремлены вперед с таким строгим и глубоким выражением, как будто дедушка думал о чем-то громадном и неизмеримо превышающем все человеческие помыслы. И в этих немигающих, полузакрытых глазах, не проникая в них, отражался стеклянным блеском розовый свет лампадки.

А ночь тянулась нестерпимо долго и тоскливо. Было еще темно, когда Михаленко, охваченный внезапным страхом, вдруг сел на кровати и спросил громким, дрожащим шепотом:

— Дедушка, ты спишь?

Но дедушка не ответил. В комнате была грозная, точно стерегущая кого-то тишина, а за черным окном бушевал ветер и бросал в стекла брызги дождя.

…приписываемых Ленскому, Милославскому, Каратыгину… — Ленский (Воробьев) Дмитрий Тимофеевич (1805–1860) — актер, первый исполнитель роли Хлестакова в Москве, автор известного водевиля «Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка». Милославский (Фринденберг) Николай Карлович (1811–1882) — актер и режиссер. Каратыгин Василий Андреевич (1802–1853) — знаменитый русский актер-трагик.

Таков наш жребий, всех живущих, — умирать… — слова королевы из трагедии В. Шекспира «Гамлет» в переводе Н. А. Полевого.

…углубленным в «Новое время»… — «Новое время» — ежедневная реакционная газета, издававшаяся в Петербурге с 1868 по 1917 г.

…Для чего

Ты не растаешь, ты не распадешься прахом… — цитируется монолог Гамлета из трагедии В. Шекспира «Гамлет» в переводе Н. А. Полевого

…я по Полевому не могу. Я по Кронебергу . — Полевой Николай Алексеевич (1796–1846) — русский писатель, историк. Автор известного в свое время прозаического перевода трагедии Шекспира «Гамлет». Кронеберг Андрей Иванович (ум. в 1855) — переводчик Шекспира.

А каким я был Коррадо! — Коррадо — главная роль в драме Паоло Джакометти (1816–1882) «Гражданская смерть», которую перевел с итальянского А. Н. Островский, назвав ее «Семья преступника».

…помню в «Женитьбе Белугина» — «Женитьба Белугина» — комедия в пяти действиях А. Н. Островского и Н. Соловьева, поставлена впервые в Малом театре в 1877 г.

…гнусный водевиль «Ревнивый муж и храбрый любовник». — Речь идет о комедии-водевиле в одном действии, перевод с французского Сабурова (Н. Куликова).