Зинаида Гиппиус - Чертова кукла

— Юра, мне хочется в гости к тебе. Да ведь бабушка не пустит.

— Ничего, потом пустит. Ты с кем выходишь?

— С ней выезжаю, в Летний сад. Или, иногда, с Maрьей Владимировной.

Марья Владимировна — одна из важных графининых приживалок.

— Прежде было лучше, когда miss Edd жила, — продолжала Литта. — Но выдумала бабушка вдруг, — не надо гувернанток, порча — гувернантки, и вот я теперь одна-одинехонька. Только учителя и учительницы целый день, приходящие. Надоело уж.

Юруля глядел на нее и думал что-то свое.

— Ну, не ной, — сказал он. — Ты пока слушайся старухи. Понемножку будешь свободнее, со мной станет пускать. О гувернантках не жалей. Графиня это не глупо выдумала — вон их. Характер только портят. — И вдруг добавил, по какому-то внутреннему сцеплению мыслей: — Что, Саша Левкович у вас бывает с женой?

— Отчего ты спросил? Да, был раз, еще когда ты не приехал, когда только что женился. Ах, Юра! Она прехорошенькая, но ужасно странная. А ты, оказывается, давно с ней знаком?

— Давно, прежде… Когда еще отец ее был жив. Еще и Саша ее не знал.

— Ну, когда это давно? Ей и теперь с виду четырнадцать лет. Бабушке она не понравилась.

— А тебе?

— А мне… Видишь ли, сначала я ужасно обрадовалась. Думаю, вот Саша женился, grand-maman к нему благоволит, станут бывать у нас, я с ней подружусь… Она ведь такая молоденькая. Ну, а потом…

— Что же потом? Grand-maman не одобрила?

— Да нет… Не то. А она сама какая-то… Я, впрочем, раз только ее и видела. У нее такие манеры…

— Манеры! — засмеялся Юрий. — Ну, милая, ты сама по-бабушкиному заговорила.

Литта вдруг ужасно рассердилась.

— Как тебе не стыдно! Я вижу, ты ничего не понимаешь. Прежде, когда мы маленькие были, ты понимал, и я тебе все говорила, а теперь ты, как все. Вот и правда, что я тебя боюсь, то есть не боюсь, а не знаю, мы как чужие. Точно я об манерах забочусь! Я не про то. Но и пусть мы чужие, если так. Я сама тебе теперь давно не все говорю про себя, и не нужно.

Юрий нежно притянул ее за рукав.

— Ну прости, детка. Про манеры я тебе нарочно, это правда. И мы совсем не чужие. Хотя и думаю, что «все про себя говорить» никому не следует, и ты хорошо делаешь, что не говоришь. А на меня не сердись. Лучше расскажи про Муру, что она тут делала. Я уж пойму, почему она тебе не понравилась.

— Да не то что не понравилась… — начала Литта, усаживаясь ближе к Юрию и успокаиваясь. — А просто… дикая она какая-то. Вот приехали они, grand-maman к ней сначала ничего. И она ничего, только все вертится. Коса за спиной. Об отце ее grand-maman спрашивает — помню, говорит, генерала, — а Мура так странно: «Да, жалко старика!» Потом вдруг ко мне: «Пойдемте, покажите мне вашу комнату, познакомимся!» Пошли.

— Ну, что ж тут такого?

— Да, ничего, я даже рада была, но grand-maman уже насупилась. Я повела ее в классную, потом и в спальню. Она шляпку сбросила, совсем гимназисткой стала, хохочет, по стульям прыгает. И о тебе тут стала говорить. Что ты у них бывал и что она тебя Юрулей звала. Поцелуйте, говорит, его от меня крепко, когда он приедет, скажите, чтоб он в гости ко мне приходил, что я теперь замужем. Да ты у них уж был?

— Да… Раз был.

— Ну, так она тебе рассказывала?

— Что? Ничего не рассказывала. Говорила, что ты хорошенькая девочка, только…

— Только что?

— Ничего. Ведь она глупая, Мура. Вот и весь секрет.

— Конечно, глупая. Ты послушай дальше. Она опять о тебе. Он, говорит, ужасно красивый и притом негодный, но оттого-то мне и нравится. Я не выдержала и говорю холодно: пожалуйста, не отзывайтесь так о моем брате. Я к этому не привыкла.

Юруля крепко поцеловал ее.

— Ах ты, защитница моя глупенькая. Ну?

— Она никакого внимания, хохочет, как бешеная, и вдруг, нет, ты вообрази! начала меня щипать, честное слово, и пребольно! Согласись, что это… что это…

У Литты при одном воспоминании разгорелось ухо под пышными волосами.

— Дда… — протянул Юруля. — Какая дура! Это противно.

— Еще бы! Когда они уехали, grand-maman говорит: «Я очень люблю этого бедного Сашу, а что касается ее…» — и ко мне: «Вы, говорит, должны понять».

— А ты?

— Рада была. Vous avez parfaitement raison, grand-mère, d'ailleurs elle ne me plait nullement [5] Вы совершенно правы, бабушка, впрочем, она и мне совсем не нравится (фр.). .

Она засмеялась, вскочила со стула и сделала реверанс.

— Вот ты к ней и ходи, а я не хочу! По-моему, и Саша стал хуже, с тех пор как женился. Растерянный какой-то.

Юрий не улыбался, думал. Должно быть, о Левковиче. С того вечера в Эльдорадо, где Левкович сидел, как в воду опущенный, он у Юрия еще не был.

— Юруня, ты уходишь? — И девочка тревожно на него посмотрела.

— Я приду к обеду. И вечером останусь.

— Ах, Юра! А можно мне к тебе в комнату прийти вечером?

— Не знаю.

Литта огорчилась и молчала, не смея ничего больше спросить.

— Сестренка, ну чего ты? Ведь я тебя никогда не гоню. А сегодня ко мне сюда кое-кто придет.

Она взглянула осторожно исподлобья.

— Может быть, Михаил придет?

— Да, и Михаил тоже…

Литта вся просияла.

— О, Юра! Ну я не говорю про сегодня, пусть я сегодня не приду, если и другие еще у тебя, но когда Михаил — я так рада! Знаешь, я его мало видела, но я его еще тогда помню, еще до твоей поездки, еще я маленькая была, он к тебе приходил. И теперь сразу узнала, хоть он изменился. Ужасно мне нравится. Все молчит, но у него такие глаза… такие, точно он про себя молится.

Юруля усмехнулся.

— Ты не смейся. Он все молчит… И я чувствую тут тайну.

— А чувствуешь, так и не болтай. Глупо вредить людям. Я вот сейчас жалею, что ты ходила ко мне и видела Михаила. Это, пожалуй, лишнее.

Литта покраснела до слез.

— Да разве я… Как это жестоко, Юра. Вот как ты меня не понимаешь. Я и не хочу ничего знать. А с кем я разговариваю, болтаю, подумай? Ведь у меня никого нет. Как ты мог, Юра!

Он уже опять улыбался.

— Знаешь? Ты права. Я глупость сказал. Зато у меня презабавная мысль, и я тебя сейчас утешу. Тебя Михаил занимает. По-моему, он в жесточайших ошибках, которые заразительны, — но что до того? Ты сама по себе, сама должна разбираться… Всякому свобода полезна. Твоя учительница математики уехала. Хочешь, я посоветую бабушке будто бы своего товарища прежнего? «Madame… Если я смею рекомендовать… quelqu' un qui est très sûr» [6] Некоего, кто совершенно надежен (фр.). …и так далее. А это будет Михаил. Хоть ненадолго, — тебе удовольствие, ему заработок. Он математик здоровый… Чего ты пугаешься?

— Юра… Да как же? А если тут тайна? Как же он будет приходить?

— Глупая ты девочка. В этой-то могиле нашей — кому до кого дело? Папа с кресла не встает, а если графиня разок на него сквозь лорнет посмотрит — поверь, ничего не увидит. Небось хочется?

Конечно, Литте очень хочется. Она, веселая и умная девочка, в одиночестве перечитала всю Юрулину библиотеку. Знает и понимает больше, чем говорит. Она часто, полуневольно, наивничает, — даже с братом. Ей свободнее казаться ребенком. А сама с собою — она, хотя еще ребенок, — уже человек. И бессознательно женского в ней уже много.