Зинаида Гиппиус - Чертова кукла

— Но, графиня, я готов, — начал Николай Юрьевич. — Я сам потрясен. Убит, расстроен, и притом я совершенно болен. Только вчера вот и нынче брожу. Не могу собраться с мыслями.

— Собирайтесь и немедля поезжайте.

— Но куда? К кому? Надо обдумать. Наконец, может быть, это все… une fausse alerte [18] Ложная тревога (фр.). . Может быть, его завтра же выпустят.

— Вы — бездушное сердце! — закричала графиня. — Он хочет ждать, пока этим сбившимся с последнего толку городовым вздумается выпустить несчастного страдальца! C'est le comble [19] Это — апогей!.. (фр.) . !.. Нет, я еще жива. Еще есть где-нибудь правда. И вы поедете!

Николай Юрьевич совсем струсил. Мягкие бритые щеки его тряслись.

— Я поеду, графиня. Я сделаю все для моего несчастного сына. Но вот… у меня мысль: теперь новые порядки… гм… как бы новый строй… Прежде чем начать… nos démarches [20] Наши действия… (фр.) . … не посоветоваться ли с Валерьяном Яковлевичем? С Ворониным? Он депутат… И вместе с тем il est très bien vu [21] Он очень хорошо смотрится (фр.). . Родственник.

Графиня подумала.

— Можно послать за ним. Конечно, послать. Но это не мешает вам действовать с вашей стороны. Депутат, депутат… Как бы на него ни смотрели, раз он депутат, он — ничто. Нам нужны люди власти, а не депутаты…

Литта ушла к себе и целый день одна, без мыслей и без книги, сидела в классной.

Гликерия приходила, докладывала ей шепотом, что у графини все разные люди, а барин Николай Юрьевич куда-то выезжали в карете, только скоро вернулись.

И пошли бестолковые дни. К упрямой графине было не подступиться.

Она неутомимо возмущалась, неутомимо гоняла каждый день Николая Юрьевича, писала письма, советовалась с какими-то старыми генералами. Но толку, кажется, еще не было. Николай Юрьевич поездил три дня, а на четвертый слег. Знал, впрочем, что чуть станет полегче — опять поедет; графиня три раза в день справлялась о его здоровье и даже сама пришла как-то посмотреть, не притворяется ли.

С депутатом Ворониным, то есть с "дядей Воронкой", который приехал только через два дня, вышло странно. Приехал растерянный, злой. Принял участие — но все озирался, точно был чем-то в корне напуган, раздосадован и оскорблен.

Графиня не могла, конечно, знать, что дядя и сам попался в переделку: у Лизочки неожиданно сделали обыск. Ничего не нашли, и ее не тронули, но когда приехал дядя Воронка (хорошо еще, что не был в самую ночь обыска!), Лизочка обливалась слезами, тряслась с перепугу, и так как-то вышло, что все узналось: и что обыск был из-за портнихи, а что портниху рекомендовал Юрий; портниха же только последнюю ночь не ночевала, ушла совсем и унесла свое, — с узелком ушла. По слезам и отчаянию Лизочки дядя Воронка догадался, что Юрий весьма близок ее сердцу. Холодно отнесся к Лизочкиным мольбам насчет Юрия. Что же тут может сделать дядя? Арестовали и арестовали.

Удивительное дело: не открылось одно — что у Лизочки в квартире была комната Юрия. Случайно он увез оттуда все, что могло на него указать. Случайно в ночь обыска Лизочка спала не у себя в спальне, а у Юрия (любила там спать, когда наверно знала, что он не придет).

И про комнату не узнали. Но и то, что узнал дядя Воронка, не могло привести его в хорошее расположение духа. К Лизочке он был привязан; однако… темные истории, темные истории! Как бы его еще не впутали?

Графиня кончила тем, что выбранила его и чуть не выгнала.

— Вот вам! Депутаты! — жаловалась она потом. — Может, и умный был человек, а попал в депутаты — вертится, как карась на огне, мычит, слова путного не добилась. Оглядывается. Заяц, не человек. Посадить бы депутатов этих всех, вот имело бы смысл.

Литта бродила, как тень. Несколько раз хотела что-то сказать бабушке и не решалась.

Наконец узнали, что Юрий в крепости.

Графиня поглядела на внучку круглыми, жесткими глазами и объявила:

— Ваш брат в равелине. Вот до чего дошло! La forteresse! [22] Крепость! (фр.) . Ничему теперь не удивлюсь. Но тем менее мы должны терять энергию. Его должно освободить.

Литта вспомнила, как они ехали тогда с островов мимо крепости. Грязные серые стены. Такие обыкновенные, привычные. И там теперь где-то, за стенами, Юрий. Да ведь не один Юрий…

Юрий — ничего, за Юрия не страшно, бабушка права, не за что его было, да и выхлопочут Юрия. Но не один там Юрий. И что, если?..

— Бабушка, — сказала Литта робко, решилась наконец. — А у вас Дидуся… Дидим Иваныч, — не был? Он бы, может, что-нибудь посоветовал…

Графиня посмотрела на нее.

— Дидим? Не был. Mais vous avez raison, petite [23] Вы правы, малышка (фр.). . Он очень умен. Его не лишнее спросить, он имел свои столкновения… в этих делах. Давно не был. Чудак, mais est très fort [24] Но очень крепок (фр.). .

И графиня задумалась. Потом сказала:

— Пусть побывает в Царском. Мы переезжаем послезавтра.

— Мы уедем? А как же?..

— Оттуда все это еще удобнее. Папа лучше. Будет ездить оттуда, к кому понадобится. Дела, кажется, идут хорошо. Ne vous tourmentez pas, mignonne [25] Не убивайтесь, малышка (фр.). ,— прибавила она с торжественной ласковостью. — Vôtre pauvre frère nous sera rendu [26] Ваш бедный брат вернется к нам (фр.). .

Литта, подумав, написала Саватову записочку. Просто, что grand-maman хотела бы видеть его, что они переезжают в Царское. Прибавить к этому ничего не посмела.

На крылечке садовникова домика сидит Литта. Около нее — Раичка, маленькая дочка садовника, которую Литта нынче за лето выучила азбуке. К столбику крылечному прислонилась пожилая, степенная баба в темном, новом платке. Глядит, вздыхая, на длинные, ягодные гряды садовничьего огорода, за которым вдали рдеет заревая полоса, и лицо у бабы тихо-довольное.

Это мать садовниковой жены, Анюты. Приехала к зятю погостить. Садовник старый, а жена у него молодая. Из горничных взяли, модница, ну, а мать — деревенская, тамбовская, что ли, она.

Графинина дача выстроена по-старинному; дача-усадьба, а не городской дом. Поместительная, широкая, и сад порядочный, и двор; за домиком, где живет садовник, — огород, гряды с клубникой и викторией. Литта не любит скучной террасы с цветами и парусиновыми занавесями. Все ее тянет на это крылечко, и простор закатный, заогородный, ей нравится, и девочка Раичка ей нравится. Анюта слишком бойка, хитра и почтительна. Вот с этой бабой, Варварушкой, Литте ловчее.

— Бабка мне сказку вчерась сказывала, — болтает Раичка. — Хо-орошую сказку.

— Правда, Варвара? — спросила Литта. — Ты сказки знаешь?

— Ну, что наши сказки деревенские, барышнечка. Уж и позабыла их все. Мы-то, старухи, много чего знали. А теперешних, возьми-ка, и нет за ней ничего.

— Мама не умеет сказки, — опять шалит Раичка.