Зинаида Гиппиус - Роман-царевич

С нетерпением, думая о Катином деле, шла Литта к бабушке. И что только понадобилось?

Старинная лампа под белым складчатым абажуром наполняла «маленький салон» графини приятным полусветом.

— C'est vous, mignonne? — протянула графиня непривычно ласково. — Venez, venez donc [9] Это вы, милочка… Подойдите, подойдите сюда (фр.). .

Литта поздоровалась с княгиней Александрой, которая, к ее удивлению, была еще тут. И тоже какая-то растроганная торжественность лежала на лошадином лице.

— Nous avons a vous parler [10] Мы говорим о вас. (фр.) . ,— продолжала графиня.

Литта села; с недоумением глядела то на бабушку, на черную ее пелерину, то на княгиню.

— У меня просят вашей руки, — проговорила графиня и сделала паузу.

Мгновенно сообразив, в чем дело, хотя и не понимая еще, зачем тут Александра с лошадиным лицом, девушка вспыхнула и сжала зубы.

— Вы, конечно, знаете — кто.

Литта молчала.

— Признаюсь, это… эта… démarche меня крайне удивила. Я не ожидала… Мы все ожидали не этого от нашего молодого друга. Видите, я откровенна. Объяснения, полученные от… милого свата вашего, — она указала на княгиню, — конечно, говорят многое… Но я удивлена. D'autre part il n'a pas de position. Je crains que votre pиre ne s'oppose… [11] С другой стороны препятствий нет. Я боюсь, чтобы ваш отец не был бы против… (фр.) . .

Княгиня вмешалась, быстро заговорила по-французски, видимо, повторяя уже сказанное, насчет «position», говорила о видной и близкой профессуре, еще о чем-то…

— Главное, чтобы вы не были против, chиre, chиre comtesse, — закончила она. — Я так светло смотрю на этот брак…

— Alors, vous l'aimez? [12] Итак, вы его любите? (фр.) . — сказала торжественно и растроганно графиня, повернувшись к внучке.

Литта опустила глаза. Сквозь сжатые зубы:

— Oui.

— Soyez heureuse, petite… [13] Да. — Будьте счастливы, милая… (фр.) . .

Притянула Литту на сухую грудь и, неловко прижав ей голову, поцеловала.

— Soyez heureuse, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь, да благословит вас Бог. Это человек высокой души. Его надо уметь ценить. Слушайте его. Без страха в его руки вручаю я l'unique enfant de ma pauvre fille… [14] Единственное дитя моей бедной дочери… (фр.) . .

Графиня скупо прослезилась. Литта перешла в объятия княгини Александры, которая, прикладывая сухие щеки свои к ее лицу, шептала:

— Aimez le, votre maitre. Aimez le, il en est digne [15] Любите его, вашего господина. Любите его, он этого заслуживает. (фр.) . .

«Да фу ты, что с ними? Кончать бы!» — с тоской думала Литта.

Графиня отпустила ее величественным жестом.

— Allez, mon enfant, Господь над вами. Allez. Vous verrez votre fiancé se soir [16] Ступайте, дитя мое. Ступайте. Сегодня вечером вы увидите вашего жениха, (фр.) . .

Нет. Она все-таки не думала, что так будет тяжело. Первая капля лжи, а ведь ее предстоит целый водопад. Месяцы кривлянья, умолчания, хуже — притворств. И таких гадких. Тошно, тошно…

Вздор. Не назад же идти. Так надо, так она решила, так будет. Это все малодушие.

Сменцев, значит, приедет вечером? Вот сказать ему о Хованском. А что же Катя? Объявить ей, что выходит замуж за Сменцева? Или нет?

Катю Литта нашла в классной за чаем, за разговором с Гликерией, и успокоившейся, почти веселой.

— Ну что? — подняла она голову. — Можно мне к графине? Как ты советуешь?

Гликерия тихо вышла, тихо притворив дверь.

— Да какая ты красная. Спорила с бабушкой?

— Нет, Катя, вот что…

И, наливая себе чай, Литта медленно и спокойно стала убеждать Катерину Павловну совсем успокоиться, мирно сидеть дома, а уж она, Литта, обо всем позаботится. Графиню лучше Кате не видеть пока. Толку не будет. Нынче вечером, когда приедет Сменцев…

— Ты его увидишь сегодня же? — вскрикнула обрадованная Катя.

— Да. Вот и поговорю. Сегодня ведь решилось, он мой жених, — прибавила она невольно, почти проговорилась.

— Что? Что?

— Он мой жених, я выхожу за него замуж.

Катя так и сидела с выпученными глазами. Потом дух перевела.

— Вот как. Скрытная! Еще, верно, на Стройке влюбились друг в друга?

Литта поморщилась. Начинается. Опять. Однако нечего делать. Все равно Катя узнала бы.

— Видишь, Катя… Тут все очень сложно. Мы говорили с ним и летом, это правда. Я, верно, еще учиться буду после свадьбы. Может быть, за границу поеду…

Катерина Ивановна не обратила внимания на уклончивость ответа. Уже думала о своем, о том, что это хорошо, Литта, наверно, позаботится о ее деле, сегодня же увидит Сменцева, разузнает, пристанет… На Сменцева Катерина Павловна очень надеялась, хотя сама не знала, почему.

Сразу повеселела.

— Вечером потелефонируй мне, да? Что он скажет. Или как? Лиля?

Едва успокоила ее Литта, обещав приехать сама завтра утром. Взяла обещание до тех пор ничего не предпринимать.

А когда уехала, наконец, эта бедная тетя Катя, — Литта села в кресло и неподвижно, опустив руки, как очень, очень усталый человек, просидела до самого обеда. Старалась не думать ни о чем. Силы собирала для предстоящей семейной сцены.

И ничего, справилась.

Были и поцелуи (слава Богу, мало), и благословения в графинином будуаре, бабушкины и отцовские. Потом разговоры длинные.

Роман Иванович держал себя просто, с большим достоинством, несколько даже строго, и Литта была ему за это благодарна. Наедине они не оставались, — как спросить его о Хованском? А вечер шел к концу.

Свадьбу решили сделать очень скромную, — графиня сама сказала: «нечего с этим выставляться, не такие времена, чтобы о пирах думать», — и сейчас после нового года: теперь не успеешь, пост через две недели.

Этого Литта не ожидала, забыла о посте. Два месяца ее муки. С облегчением и почти с нежностью взглянула она на Романа Ивановича, когда он сказал:

— Мне надо будет отлучиться по делам из Петербурга, на месяц или полтора. Как ни грустно. Дела нуждаются в устройстве.

Слава Богу, хоть не будет этого официального жениховства. И она заспешила:

— Да, да, я знаю. Конечно, поезжайте. Вы когда, скоро?

— Думаю недели через две-три. В декабре буду обратно.

— А наше собрание в четверг? — начала графиня.

Заговорили о собрании.

Литта тихо встала. Тихо вышла в соседнюю, полуосвещенную гостиную. Глядела в незавешанные окна, голубые от уличных фонарей. И не слышала, как подошел к ней Роман Иванович. Он уже простился с графиней, уходил.

— Юлитта Николаевна…

— Постойте. Мне надо вам сказать несколько слов. Нет, нет, не об этом, это уж все решено. Кончено. А вот… Что вы о Хованском знаете? Что за нелепая история? Это ваша Габриэль? И что будет? Что надо делать?

Бледный — в голубом отсвете окна Роман Иванович казался еще бледнее. Красивые брови его сжались. Но он улыбнулся.

— Пусть это вас не беспокоит. Передайте Катерине Павловне, что все устроится через несколько дней. Вам я скажу больше: да, это Габриэль, — из чистого идиотства и легкомыслия. Но она обезврежена, и самой ей ничего не грозит. Я ее отправил в Лондон с верным человеком и в верные руки. Не скоро выберется оттуда.