Василий Авенариус - Современная идиллия

— Грустно, в самом деле, положение наших институток, — заметил Змеин. — Они скажут вам, пожалуй, когда и зачем почесал себе за ухом Александр Македонский, или как извлечь квадратный корень из… кубической селитры; а между тем в состоянии при виде пожатой жнивы всплеснуть радостно руками: "Ах, теперь я знаю, как растут спички!" Самое же горькое то, что имея о России такие же смутные понятия, как о Сандвичевых островах, они делаются совершенно равнодушными к благу своей родины, делаются космополитками, в самом жалком значении слова.

— А вы, Александр Александрович, разве не космополит? — спросила Лиза. — Вы, кажется, такой холодный, что не можете быть патриотом, привязаться к чему-нибудь серьезно.

— О, космополитизм — заманчивая вещь, — согласился Змеин. — "Отказаться от всяких личных симпатий, жить не для отдельного народа, а для целого человечества!" Как громкие фразы! Люди, сшитые на живую нитку, как Куницын, недаром прельщаются ими. Но наш брат — глубокая, тяжелая на подъем натура, сросшийся со своим отечеством всеми фибрами своего существа, не может оторваться от того, что составляет его жизнь, его плоть и кровь. Если человек родился в России, воспитывался в русских заведениях, между русскими, вскормлен русским хлебом, русскими понятиями — как ему не любить России? Любовь к родине совершенно так же естественна, как любовь к родителям, к братьям и сестрам.

В таких разговорах путники наши вышли в светлую, прелестную долину. Справа и слева воздымались утесистые громады, впереди искрились снежные хребты Юнгфрау и Мёнха. Поблизости, из-за купы густого орешника, глядела зубчатая стена развалины.

— Вот никак и Уншпуннен, — заметил один из молодых людей.

Около развалины, между дерев, мелькнули фигуры мальчика и нескольких коз.

— Сейчас узнаем, — сказала Наденька и подбежала к пастушку. — Послушайте, какая это руина?

Мальчуган с любопытством разглядывал хорошенькую барышню, так неожиданно выросшую перед ним из земли. Она должна была повторить вопрос.

— Разумется, Уншпуннен, — удивленный ее неведением, отвечал мальчик.

— Какие же у вас о нем легенды? Говорите, рассказывайте, молодой человек, покуда не подошли другие.

— Что такое легенда?

— Легенда?..

Наденька смолкла: на шляпе мальчика усмотрела она большую, пышную розу и забыла уже о своем вопросе.

— Какая прелесть! — вскликнула она. — Подарите мне ее.

И, не дожидаясь его согласия, она сорвала шляпу с кудрявой головы его и отцепила розу. Потом достала портмоне и подала мальчику франк.

— На-те.

Пастушок с радости рот разинул и забыл даже поблагодарить щедрую дательницу. Когда же та обратилась к спутникам, чтобы похвастаться своей добычей, то осторожный мальчуган, опасаясь угрызений совести барышни за ее великую расточительность, заблагорассудил скрыться со своими питомцами.

— Руина как руина, — говорила Лиза, озирая башнеобразную, весьма необширную развалинку замка. — Только прежние обитатели этой великолепной Burg были, вероятно, лилипуты, потому что иначе необъяснимо, как в таком тесном пространстве умещалась широкая жизнь рыцарей.

— Да они и были лилипуты, — подтвердил Змеин, — в прежние века и Швейцария кишела мелкотравчатыми феодалами. Всякий из "благородного" сословия рыцарей считал необходимою принадлежностью своего сана — неограниченное самоуправство, хотя б на пространстве квадратной сажени; вот начало этих лилипутских замков.

— А что, — вмешалась Наденька, — может быть, и не все лилипуты этого замка вымерли? Пойдемте, поищемте: чего доброго, вытащим из какой-нибудь щели карапуза Зигфрида.

— Непременно вытащите: здесь раздолье мышам и крысам.

— Ах, какой вы гадкий, Александр Александрович! Недаром Моничка называет вас материалистом. Лев Ильич, вы хоть натуралист, да поэт. Побежимте, догоните меня.

Наденька и за нею Ластов взбежали на холмик, на котором возвышалась развалина, и, отыскав на противоположной стороне ее бесформенное отверстие, служившее когда-то дверью, спустились в самый замок. Их обдало прохладою и сыростью. Крышу здания Бог весть, когда уже снесло, и ласково млело в вышине отдаленное, лазурное небо. В ногах у них валялись кирпичи и камни, обломавшиеся от стен; по воле расцветали кругом чертополох, папоротник, крапива.

— Как бы взобраться вон туда? — говорила Наденька, указывая глазами на верхушку стены. — Какой, я думаю, оттуда вид!

— Посмотрим, — сказал Ластов и, ухватившись обеими руками за край высокой окопной бойницы, не имевшей, как само собою разумеется, ни стекол, ни рамы, вскочил на самое окно. — Ну, Надежда Николавна, теперь вы.

Он опустился на одно колено и протянул к ней руки.

— Да страшно…

— Ничего, не бойтесь, держитесь только крепче.

Наденька взялась за поданные руки, оперлась носком на выдавшийся из стены кирпич, Ластов приподнял ее — и она стояла уже на окне возле него.

— Ах, что за вид! Ведь я говорила!

Под ногами молодых людей расстилалась во всей своей летней красе лаутербрунненская долина, залитая жгучим золотом солнца.

— Послушайте, Надежда Николаевна, когда вы вглядываетесь в такой ландшафт, не находит на вас неодолимое желание броситься из окошка навстречу всей природе, заключить в объятия целый мир? Девушка рассмеялась.

— А на вас находит? Ну, бросьтесь.

— Извольте. Господи благослови!

Он готовился соскочить с окна; Наденька вовремя удержала его за руку.

— Что за ребячество! Ведь расшиблись бы.

— Наденька! Лев Ильич! Домой! — донесся снизу голос Лизы.

— Уже? — удивилась Наденька. — Надо бы как-нибудь увековечить свое пребывание на этой высоте… Нет ли у вас карандашика?

— Есть.

Ластов вынул бумажник.

— Но стена слишком шероховата, — сказал он, — ничего не напишешь. Вот у меня визитная карточка — распишитесь на обороте.

— Гуси-лебеди, домой! — раздалось опять снизу. — Где вы запропастились? Обедать пора, скоро два часа.

— Ах, скорей, скорей! — заторопила Наденька, выхватывая из рук молодого человека карандаш и карточку, и, приложив последнюю к стене, расчеркнулась на ней: "Н. Липецкая, 2/14 июля 186-г."

— Спрячьте же куда-нибудь, да подальше, чтобы никто не нашел.

Ластов приподнялся на цыпочки и втиснул карточку в глубокую расщелину над окном.

— Здесь и дождем не захватит. Он соскочил внутрь развалины.

— А я-то как? — сказала гимназистка. — Ведь высоко.

— Упритесь на мое плечо.

— А вы закройте глаза.

— Могу.

Едва коснувшись плеча молодого человека, ловкая барышня в миг соскользнула на землю.

— Так вы, Александр Александрович, о нас одного мнения с Наполеоном?