Василий Авенариус - Современная идиллия

Ластов воспользовался последним советом и затем вышел.

— Итак; — начал Брони, садясь против Змеина, — первым делом позвольте предложить вам вопрос: не раздумал ли ваш дуэлянт драться?

Александр улыбнулся.

— Если он раздумал, я так бы и объявил Ластову и вас вовсе не потребовалось бы. Поэтому вопрос ваш, по крайнему моему разумению, совершенно лишний.

— Все своим чередом, сударь мой, все своим чередом; без формальностей нельзя.

— Почему же нельзя?

— Потому, что они — основной букет дуэли.

— Для меня это слишком высоко. Ну, да все равно, давайте по пунктам. Вопрос теперь, вероятно, за мной?

Корпорант сделал движение нетерпения.

— Хотел бы я знать, чему вас учат в петербургском университете? Вы должны спросить меня: не решился ли мой дуэлянт просить извинения у вашего?

— Хорошо-с: не решился ли мой дуэлянт просить извинения у вашего?

— Да не то! С какой стати вашему дуэлянту, обиженному, просить извинения у обидчика?

— А! Значит, наоборот: не решился ли ваш дуэлянт просить извинения у моего? Но опять-таки, к чему этот вопрос! Я и без того знаю, что Ластов не намерен просить извинения. Да и если б хотел — вы думаете, Куницын удовлетворился бы? "Извини, мол, что поцеловал красотку, до которой ни тебе, ни мне равно дела нет; никогда не буду".

— А! Так вот причина их ссоры. В этом случае Ластову, конечно, не приходится просить извинения. Теперь новая статья: Ластов, как вызванный, имеет выбор оружия, и выбор его пал на эспадроны. Надеюсь, что дуэлянт ваш не может иметь ничего против этого?

— Если Ластову предоставлен выбор, то что же может иметь против его выбора противник? По-моему, опять лишний вопрос.

Брони, несколько задетый насмешливым тоном собеседника, насупил брови, однако воздержался от прямых знаков неудовольствия.

— Теперь о числе ударов, — сказал он. — Я думаю, как искони принято, положить штук семь.

— К чему такую кучу? Одного более чем достаточно.

— Помилуйте! Видано, слыхано ли, чтобы люди дрались на один удар? Эдак нас всякий осмеет.

— Осмеет-то осмеет, в этом нет сомнения, но осмеет не за малое число ударов, а за самые удары, то есть за дуэль. Ну, да чтобы живее покончить, накинем еще один: пусть будет два и дело с концом.

— И я сбавлю маленько, — сказал корпорант, — хоть семь ударов и самое законное число, но так как вы человек такой несговорчивый, то надо уступить: порешим нанести — по три на брата.

— По одному, я думаю, совершенно достаточно.

— А если один из них будет побит оба раза?

— Тем хуже для него: значит, дерется слабее противника, неужели и в третий раз подставлять спину?

— Нет, как хотите, — перебил Брони, — а два удара — скандал; совестно и секундантом быть. Куда ни шло — пять.

— Мы как торговки на рынке, — сказал Змеин. — Разве уж еще прибавить? Бог любит троицу.

— Ну, да еще один? Четыре? Тогда уступка будет одинакова с каждой стороны.

Змеин махнул рукой.

— Будь по-вашему!

— Насилу-то поладили! — вздохнул из глубины души удалый корпорант и сделал глубоки глоток из стоявшей перед ним кружки. — Теперь о месте стычки.

— Проще всего, — предложил Змеин, — устроить дело на дому, в нашей комнате: недалече по крайней мере ходить.

— Нет, против этого я положительно протестую. Во-первых, в комнате тесно и низко, а потом — что за дуэль в четырех стенах? Поединок должен происходить где-нибудь в баснословной просеке, тенистой, душистой, хоть бы за Ругеном.

— Можно и за Ругеном. Только бы нас не накрыли? Ведь и здесь подобные шалости запрещены.

— Насчет этого будьте покойны, отыщу такое место, куда никто не заглянет. А в котором часу быть делу?

— Да этак после кофею…

— Не поздно ли будет? Тогда уже много гуляющих.

— По мне, хоть в четыре, в пять.

— Вот это так; возьмем же среднее: в половине пятого. Еще один пункт: сколько взять с собою пива?

— Это для отпразднования примиренья?

— Нет, настоящее примиренье совершится уже дома, со всем комфортом. Но надо же подкрепляться и в антрактах?

— Справедливо. Возьмите по паре бутылок на брата, всего, значит, восемь.

— Десять, хотите вы сказать?

— Как десять?

— А посредника вы и забыли?

— Да к чему же нам посредник?

— Как к чему? Я, положим, буду уверять, что ваш дуэлянт ранен; вы будете настаивать, что не ранен; вот тут-то и нужен посредник.

— Да ранен или нет — я всегда буду согласен, что ранен.

— Э, так вы вот как! Теперь я настоятельно требую, чтобы был посредник.

— А где вы возьмете его?

— И точно, где его взять?..

Брони погрузился в размышления над этим первостатейным вопросом.

— Блестящая мысль, — сказал Змеин. — Отчего бы не пригласить нашего же брата-студента?

— Кого это?

— Да старшую Липецкую.

Насмешливая улыбка появилась на губах корпор-ната.

— Я и забыл, что у вас есть студентки. Да сильна ли она по части пива?

— А разве это так необходимо? К тому же она лечится сыворотками, а таким больным воспрещаются всякие спиртуозные напитки.

— Ради этого, пожалуй, можно сделать исключение. Не возьмете ли вы на себя труда переговорить с нею? Остальные хлопоты я в таком случае возьму на себя.

— Bene. Но теперь и я со своей стороны намерен возбудить вопрос: не взять ли с собою доктора?

— Бог с вами! К чему без надобности замешивать посторонних? В случае чего я сам сумею перевязать: не впервой.

— А экипаж?

— Ну, тот, пожалуй, еще можно взять. Кстати, туда уложить пиво.

— А я запасусь квадратною саженью английского пластыря и наличным количеством носовых платков. Но где вы возьмете эспадроны?

— Где-нибудь да выкопаю. Пойду сейчас отыскивать, — прибавил он, вставая и бросая на стол должные за пиво деньги. — До свиданья.

— Смотрите, чтоб были потупее.

— Напротив, чем будут они острее, тем легче потечет кровь.

— И то правда. Кланяйтесь же и благодарите.

Змеин пошел отыскивать экс-студентку. Нечего, конечно, прибавлять, что та приняла его предложение — быть посредницей — как нечто подобающее, вполне естественное.

На следующее утро, ясное, солнечное, еще до половины пятого, все прикосновенные к предстоящему поединку собрались уже в столовой пансиона. На вопрос прислуживавшей им служанки: куда господа поднялись так рано? был согласный ответ:

— Ins Grime.

Перед окнами дожидались четырехместные дрожки. Брони вынес и уложил в них с осторожностью какую-то длинную вещь, завернутую в плед; затем не менее заботливо поместил на дне экипажа объемистую корзину, из которой лукаво выглядывала группа бутылочных горлышек.

Укрепившись на скорую руку кофе, поднялись в путь. В экипаж сел один Брони, для охранения уложенных в нем сокровищ. Остальные следовали пешком. Куницын не выспался и потому был мрачен и молчалив; впрочем, не с кем было и говорить ему. Лиза и натуралисты болтали как ни в чем не бывало, так что никто из встречавшихся им экскурсантов не мог в них заподозрить траурную процессию к лобному месту.