Михаил Булгаков - Адам и Ева

выйдет. Вышло из этого то, что не успел он допить свой кофе, как тысячи

людей легли рядышком на полях... затем посинели как сливы, и затем их

всех на грузовиках свезли в яму. А интереснее всего то, что они были

молодые люди, Адам, и решительно не повинные ни в каких идеях. Я боюсь

идей! Всякая из них хороша сама по себе, но лишь до того момента, пока

старичок-профессор не вооружит ее технически. Вы - идею, а ученый в

дополнение к ней - ...мышьяк!.. Ева (печально под лампой). Мне страшно. Теперь я знаю, тебя отравят, мой

Адам! Адам. Не бойся, Ева, не бойся! Я надену противогаз, и мы встретим их! Ефросимов. С таким же успехом вы можете надвинуть шляпу на лицо! О, милый

инженер! Есть только одно ужасное слово, и это слово "сверх". Могу себе

представить человека, героя даже, идиота в комнате. Но сверхидиот? Как

он выглядит? Как пьет чай? Какие поступки совершает? Сверхгерой? Не

понимаю! Бледнеет фантазия! Весь вопрос в том, чем будет пахнуть. Как

ни бился старичок, всегда чем-нибудь пахло, то горчицей, то миндалем,

то гнилой капустой, и, наконец, запахло нежной геранью. Это был

зловещий запах, друзья, но это не "сверх"! "Сверх" же будет, когда в

лаборатории ничем не запахнет, не загремит и быстро подействует. Тогда

старик поставит на пробирке черный крестик, чтобы не спутать, и скажет:

"Я сделал, что умел. Остальное - ваше дело. Идеи, столкнитесь!"

(Шепотом.) Так вот, Адам Николаевич, уже не пахнет ничем, не взрывается

и быстро действует. Ева. Я не желаю умирать! Что же делать? Ефросимов. В землю! Вниз! В преисподнюю, о прародительница Ева! Вместо того,

чтобы строить мост, стройте подземный город и бегите вниз! Ева. Я не желаю ничего этого! Адам, едем скорее на Зеленый Мыс! Ефросимов. О, дитя мое! Я расстроил вас? Ну, успокойтесь, успокойтесь!

Забудьте обо всем, что я сказал: войны не будет. Вот почему: найдется,

наконец, тот, кто скажет: если уж нельзя прекратить поток идей,

обуревающих, между прочим, и Адама Николаевича, то нужно обуздать

старичков. Но за ними с противогазом не угонишься! Требуется что-то

радикальное. Смотрите (накладывает одну кисть руки на другую), это

клетка человеческого тела... Теперь (сдвигает пальцы) что произошло? Та

же прежняя клетка, но щели между частицами ее исчезли, а через эти

щели, Адам Николаевич, и проникал старичок! Непонятно? Все спокойно!

Поезжайте в Зеленый Мыс! Благословляю вас, Адам и Ева!

В дверях бесшумно появляется Дараган. Он в черном. Во

всю грудь у него вышита серебряная летная птица.

Если кто-нибудь найдет этот способ сдвинуть пальцы, то, Адам

Николаевич, химическая война не состоится, а следовательно, не

состоится и никакая война. Но только весь вопрос в том, кому отдать

такое изобретение... Дараган (внезапно). Это самый легкий вопрос, профессор. Такое изобретение

нужно немедленно отдать Реввоенсовету Республики... Адам. А, Дараган! Вот, познакомьтесь: Андрей Дараган. Дараган. Я знаю профессора. Очень приятно. Адам. Ну, Дараган. Сознаюсь - мы расписались сегодня с Евой. Дараган. И это уже знаю. Ну что же, поздравляю, Ева. Переехали к нам? Соседи

будем. Я слушал вас, профессор. Вы прочли нашим командирам лекцию

"Улавливание боевых мышьяков". Какой блеск! Ефросимов. Ах да, да!.. Как же... Да что же "улавливание" - разве их

уловишь? Дараган. Приятно, что в республике трудящихся имеются такие громадные

научные силы, как вы. Ефросимов. Благодарю вас! А вы чем изволите заниматься? Дараган. Ну, я что ж? Служу республике в должности командира истребительной

эскадрильи. Ефросимов. Ах, так, так... Дараган. Профессор, вот вы говорили, что возможно такое изобретение, которое

исключит, химическую войну? Ефросимов. Да. Дараган. Поразительно! Вы даже спрашивали, куда его сдать? Ефросимов (морщась). Ах да. Это мучительнейший вопрос... Я полагаю, что,

чтобы спасти человечество от беды, нужно сдать такое изобретение всем

странам сразу. Дараган (темнея). Как? (Пауза.) Всем странам? Профессор, что вы говорите!

Отдать капиталистическим странам изобретение исключительной военной

важности? Ефросимов. Ну, а как же быть, по-вашему? Дараган. Я поражен. По-моему... Извините, профессор, но я бы не советовал

вам нигде даже произносить это... право...

Адам за спиной Ефросимова делает знак Дарагану,

обозначающий: "Ефросимов не в своем уме".

Дараган (покосившись на аппарат Ефросимова). Впрочем, конечно, это вопрос

очень сложный... А это простое изобретение? Ефросимов. Я полагаю, что оно будет просто... сравнительно. Пончик (входя с шумом). Привет, товарищи, привет! Вот и я! Ева! (Целует ей

руку.) Ева. Знакомьтесь... Пончик. Литератор Пончик-Непобеда. Ефросимов. Ефросимов.

Все садятся за стол.

Пончик. Поздравьте, друзья! В Ленинграде большая литературная новость... Ева. Какая? Пончик. Мой роман принят к печатанию... Двадцать два печатных листика.

Так-то-с... Адам. Читай! Ева. Вот сейчас закусим... Пончик. Можно читать и во время еды. Адам. У нас тоже литературная новость: мы, брат, сегодня расписались... Пончик. Где? Адам. Ну где... В загсе... Пончик. Так... (Пауза.) Поздравляю! Дараган. А вы где, профессор, живете? Ефросимов. Я живу... ну, словом, номер шестнадцатый... Коричневый дом...

Виноват... (Вынимает записную книжку.) Ага... Вот. Улица Жуковского...

Нет... С этим надо бороться... Дараган. Только что переехали? Ефросимов. Да нет, третий год живу. Забыл, понимаете ли, название улицы... Ева. Со всяким может случиться! Дараган. Угу...

Пончик дико смотрит на Ефросимова.

Адам. Ну, роман! Роман! Пончик (вооружается рукописью, и под лампой сразу становится уютно. Читает).

"Красные Зеленя". Роман. Глава первая. ...Там, где некогда тощую землю

бороздили землистые лица крестьян князя Барятинского, ныне показались

свежие щечки колхозниц. - Эх, Ваня! Ваня! зазвенело на меже..." Ефросимов. Тысячу извинений... Я только один вопрос: ведь это было

напечатано во вчерашней "Вечерке"? Пончик. Я извиняюсь, в какой "Вечерке"? Я читаю рукопись! Ефросимов. Простите. (Вынимает газету, показывает Пончику.) Пончик (поглядев в газету). Какая сволочь! А! Адам. Кто? Пончик. Марьин-Рощин. Вот кто! Нет, вы послушайте! (Читает в газете.)

"...Там, где когда-то хилые поля обрабатывали голодные мужики графа

Шереметева..." Ах, мерзавец! (Читает.) "...теперь работают колхозницы в

красных повязках. - Егорка! - закричали на полосе..." Сукин сын! Ева. Списал? Пончик. Как он мог списать? Нет! Мы в одной бригаде ездили в колхоз, и он

таскался со мной по колхозу как тень, и мы видели одни и те же картины. Дараган. А именье-то чье? Шереметева или Барятинского? Пончик. Дондукова-Корсакова именье. Ефросимов. Что ж! Теперь публике останется решить одно: у кого из двух эти