Юлия Кисина - Ярость, ярость и другие рассказы

В пол одиннадцатого, после сэндвича с какао, обычно грезились найтклубы и продавщица пива, посещавшая все похороны в салоне Носорог . У нее были черные прозрачные ноги, уводившие далеко вверх, под замшевый жакет или на седьмое небо.

В пять часов дня в Берлине становилось томно и потягивало пьянящей влагой уходящего дня. Было не до шоколада. Рабочие толпились на остановках, поражая своей готовностью в любой момент вновь завертеть турбины. Трамваи, дребезжа на углах, легко подхватывали их и как липучие гусеницы скрывались за поворотами. Все чувствовали себя детьми этой фабрики жизни, завертевшейся после падения стены. Молодой капиталист уводил продавщицу персиков из Беролины в парк Тельмана, чтобы там, между поцелуями, пригласить ее на летний Готланд. Все было открыто для всех! В другой же, западной части города, турки уже сползались на корточках в предвкушении волшебных игр из Сезама, которые к вечеру неслись в Кройцберг, не подозревая о существовании полуострова Вайгач и двухтомника Маркса и Энгельса о живописи.

А в это время в Америке как раз занимался день, и служащие, разгоряченные разговорами в бюро, кипятили душистый бразильский кофе и перекладывали карты Таро, и даже не потрудившись подумать о том, что земля круглая, тупо смотрели на небоскребы,и так намозолившие глаза Манхеттенским анелкам.

Берлинские мальчишки, один в плоской шляпе и в детских бакенбардах, напоминающих эпоху Тома Сойера, гигантскими шагами мерил 50 улицу, проносясь мимо серого, вероятно, здания Публичной библиотеки. Другой же, сын благородных родителей Хильгеманнов, внимательно прищурив очки и оглядывая белый свет на манер мальчика, играющего в конкистадора, защищенного все же москитными сетками, семенил сзади. Они постоянно переговаривались на особый манер из диккенсовских романов, однако, разговор их сводился скорее к вещам возвышенным, чем нежели к низменным. Они говорили конечно же об Айрвине Пене, о Кристо, запаковавшем Рейхстаг, и об опасности заразиться кожной болезнью.

В это время, напоминающее скорее вечер, чем день, на той стороне земли на улице Августа Ломбарди, что перекрывает Ку-Дамм как шелковый путь, в доме номер пятнадцать тяжело хлопнула входная дверь, потом дверь поменьше, и худая берлинская девчонка, из рабочих, ввалившись в темную ночную квартиру, заплывшую жирными безвкусными сумерками, разрыдалась, что было сил, и почти не разглядев из-за наплывших слез фотографию очкастого мальчика с собакой, рухнула на пол и резко перевернувшись на 180 градусов по Фаренгейту, по Цельсию, по какой-то 42 параллели, к которой пришит город Нью Йорк как Ванька к Няньке, посмотрела на висящие на кухне большие стенные часы работы Черного Мюллера, и сердце ее дрогнуло уже навсегда. Мучительное понимание того, что американцы - обретшие безумие ходить вверх ногами и лелеющие эту никчемную привилегию, в отличие от японцев и пингвинов, которые ходят налево по ходу движения солнца, - уже скопились на Бруклинском Мосту и ждут, когда по лунной дорожке внесут свежевыбритого субъекта с предикатом, а за ним другого - в плаще - гигантскими шагами, чтобы сбросить в пылающее небытие, где две спаниэли с мертвыми головами - Китти и Сэнди, бывшие слуги небесного президента, все еще сторожат мягкую дверцу банкового тотализатора.

Белка

От американской армии, покинувшей Германию в 1945 году, осталось 3547 чучел маленьких серых животных. Это - белка! Зачем понадобилось американскому руководству снабжать своих солдат чучелами белок? Непонятно. До сих пор. Может быть, это были амулеты, защищавшие Зэга и Льюиса от вражеских пуль? Кто знает? Может, они до сих пор хранят души солдат среди своих отсыревших опилок.

Чучела белок мы нашли в подвале одного Рейнского замка, хозяин которого содержал здание в отличном состоянии, провел туда горячую воду и сдавал комнаты итальянским и швейцарским туристам. Мы попали туда случайно, вместе с вонючей группой из восточного блока. Конечно, за нас платила какая-то чешская строительная фирма.

В четверг ночью мы спустились в подвал в поисках, конечно, привидений. Подвал был заполнен аккуратно стоящими ящиками черного пива, рейнскими винами и черными бутылями Шато- Марго. Первое, на что наткнулся латыш Каспарс, был тяжелый деревянный пропеллер от американского вертолета. На одной из лопастей была выгравирована ничего не означавшая надпись на русском языке Отдамся тебе, Балтика . С касперсами, с тяжелыми чашками магнолиевых деревьев была фотография на пляже какого-то курорта. Там загорал такой лысый парень в купальном костюме. Его лицо напоминало скорее героя любовника из пятидесятых. Фотография валялась на полу между практичным, трех отделений, кожаным портфелем и старым американским аппаратом для массажа спины, так и выпячивавшим свои кольчатые шланги.

Белки стояли внизу, в самом глубоком келлере, аккуратно пронумерованные желтыми листками. Каспарс просто остолбенел. Конечно, мы сразу оттуда вылетели пулей и не могли уснуть всю ночь, лежа рядом и уставив параллельные невидимые твердые взгляды в еле брезживший потолок. О чем мы думали? Мы думали о белках. Об американской армии и о бейсбольных мячах, лежащих в углу.

Наши одинаковые белые в полоски носки и выстиранные кроссовки стояли под кроватью так, как будто ночь обещала нам только стерильность, серое небо, бесчувственность. И когда мы, все-таки, встретились дрожащими сухими губами и ощутили в зубах вкус лавровых цветов, только тогда Каспарс назвал мне имя этой Мелони. Мелони, которая была охотницей и застрелила белку из пистолета в 1956 году в Центральном парке. Мелони была убита полицейским, и потом ее сестра, рыжегрудая девка с вороватыми глазами, сшивала шкурку этой белки, чтобы отдать чучело жениху Мелони, в память о ней.

Чучело белки долго стояло на буфете с пожелтевшими салфетками, и мех на ней двигался, когда тетушки Робертс открывали окно. Жених Мелони по истечении некоторого времени отправился добровольцем во Вьетнам. Он погиб в окопе под Да-н-Ангом, поправляя на чучеле Мелони жемчуговый пушистый хвостик... Жениха звали Томас Кропивницки. Хозяина нашего замка зовут так же, он работает на американской военной базе в Оберурзеле под Франкфуртом.

История жидкой собаки

Я не знаю, быть может, я останусь в Европе, может быть вернусь на родину, где за это время бог весть что случится. Но, в любом случае, история жидкой собаки не выйдет из моей головы еще много и много лет, потому что она, как бы, вне времени. Когда я думаю о ней - сердце у меня сжимается, и все наши политики кажутся мне всего лишь такими далекими абстрактными куклами, а жидкая собака - это единственная говорящая реальность. Вот и теперь мне кажется, что она находится рядом со мной и дышит своим ровным глухим дыханием. Словом, она была изобретена в подарок детям одного очень богатого человека (директора одного из крупных филиалов Дойчебанка). Как его звали - теперь уже не важно. Назовем его для достоверности Герхард Дроссельмайер. Но нет, вначале жидкая собака предполагалась для одного фильма, где собака в конце погибает. Потом фильм не состоялся, и изобретатель продал ее этому богатому человеку.