Анна Книппер - Милая, обожаемая моя Анна Васильевна

Объективная оценка моего петроградского пребывания не дает, по существу, чего-либо нового или неожиданного для меня, но все же, как говорят в фельетонах, "действительность превзошла ожидания". Если бы я мог впасть в отчаяние, плакать или жаловаться, то я имел бы для этого все основания - но эти положения просто мне не свойственны. Я действовал и работал под влиянием некоторых положений, которые теперь отпали, и т[ак] к[ак] я находил в них помощь и поддержку, то я прежде всего почувствовал, что я устал, устал физически и морально. Усталость - это болезнь, и я до сих пор не могу от нее отделаться. Конечно, я могу ее преодолеть и не считаться с нею, но избавиться от нее пока не могу. Нехорошо [Зачеркнуто: Совсем нехорошо]. Время и обстановка все поправят, но сейчас изменения этих элементов слишком еще малы для этого.

Не знаю почему, но когда я в первый раз вышел в море на "Свободной России" и сошел в свою походную каюту, то я почувствовал, что все изменилось, и я не мог остаться в ней и до рассвета ходил по мостикам и палубе корабля [Далее перечеркнуто: Я хотел стать в свое нормальное положение, но современный корабль так велик, что быстро оказаться на мостике, находясь в другом конце корабля, нельзя - и волей-неволей надо быть там, где я теперь нахожусь].

Я снова в море, и уже вторые сутки, и, как прежде, сел писать Вам, но то, что я написал, мне кажется ненужным и неверным, но я ничего другого придумать не могу. Да, в общем, это все равно. Я устал, и мне трудно писать, у меня нет ни мыслей, которые я бы хотел сообщить Вам, ни способности сказать Вам что-либо. Спать я не могу, не хочется читать немецкий вздор о том, что территориальное верховенство - не dominium [Обладание (лат.)], а imperium [Господство (лат.)], что так же для меня безразлично, как вопрос о том, делается ли в Севастополе глупость или идиотство; пойду лучше походить по палубе и постараюсь ни о чем не думать. Простите за это письмо, если пожелаете.

д. 2, лл. 1-6

_________

1 29 апреля 1917 г. линейный корабль "Императрица Екатерина Великая" был переименован в "Свободную Россию".

2 23 апреля Колчак вернулся в Севастополь из Петрограда с тяжелым чувством после заседания Временного правительства (см. след. примеч.). Он сделал два доклада, а лучше сказать - произнес две речи, одну - в Морском собрании для офицеров, другую (25 апреля) - в помещении цирка, где были собраны представители флота, армейских и рабочих частей. Второе его выступление было сделано на тему "Положение нашей вооруженной силы и взаимоотношения с союзниками". Непосредственным результатом второй речи было формирование Черноморской делегации (см. примеч. 8 к письму No 17). Сжатые, яркие, заставившие некоторых слушателей рыдать речи Колчака были затребованы Московской городской думой для напечатания и были изданы ею в нескольких миллионах экземпляров. И до, и после этого Колчак давал также короткие интервью представителям печати (см., напр., беседу с ним в "Русских ведомостях" от 16 апреля 1917).

3 Позже Колчак вспоминал в автобиографии, что по вызову Гучкова он побывал в Петрограде "в те памятные дни, когда первое временное Российское правительство фактически потеряло свою власть, перешедшую в руки интернационального сброда Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов с Лениным и Троцким и прочими тайными и явными агентами и деятелями большого германского генерального штаба. В эти несчастные дни гибели русской государственности на политической арене появились две крупные фигуры - своего рода символы: один - государственной гибели, а другой попытки спасти государство: я говорю о Керенском и о генерале Корнилове" (ГА РФ, ф. Р-341, оп. 1, д. 52. Личная папка Верховного правителя адм. Колчака, л. 5 об.).

Колчак был вызван в Петроград для доклада правительству о положении дел. Для аналогичных докладов приехали тогда же командующие фронтами. Предметом обсуждения были общее положение и возможность наступления русских войск. В соответствии с сухопутным характером традиционной русской стратегии Босфорская десантная операция в очередной (и в последний) раз была отложена.

Колчак выехал из Петрограда 21 апреля. По воспоминаниям М.И. Смирнова, "в Севастополь адмирал вернулся с убеждением, что российская армия уже тогда совершенно потеряла боеспособность, а Временное правительство фактически не имеет никакой власти. Члены его бессильны и неспособны для управления государством" (С м и р н о в М.И. Указ. соч., с. 21).

4 Еллинек Г. (1851-1911), профессор Венского, Базельского, Гейдельбергского университетов, теоретик права. Основная работа "Общее учение о государстве" (1900; рус. перев. - 1903).

No 9

[Не ранее 4 мая 1917 г.]

[Датируется по содержанию]

В конце прошлой недели я получил письмо Ваше от 24 [Число вписано зеленым карандашом] апреля. Я виноват в замедленном ответе, и хотя мог бы привести некоторое оправдание, но не буду этого делать. Я пробовал писать Вам при первом выходе в море, но это не удалось - может быть, это удастся теперь. Я не хочу ничего писать Вам на политические или военные темы - я недавно высказал свои соображения по этим вопросам в печати. Не знаю, читали ли Вы их или нет, - Вы ничего не потеряете в том и другом случае. Писать о себе мне представляется несколько самоуверенным, но, может быть, наша переписка дает мне условное право на это. Сегодня две недели, как я уехал из Петрограда, пребывание в котором дало мне уверенность в неизбежности государственной катастрофы и отрицательное решение военно-политических целей, определивших мою предшествующую деятельность. Мне кажется, что этих положений вполне достаточно, чтобы не говорить о них далее.

Объективная оценка моего петроградского пребывания не дала, по существу, чего-либо нового или неожиданного для меня, и все же, как говорят в фельетонах, "действительность превзошла ожидания" [Далее зачеркнута фраза до слова "удобопереносимым": Право, слишком много в одно и то же время; некоторое распределение во времени было бы все же удобопереносимым, но это уже похоже на сожаление о пролитом молоке]. Я прекрасно доехал до Севастополя, где "все обстояло благополучно", и приступил к исполнению своих обязанностей. Что еще сказать о себе? Не довольно ли? Мне трудно писать, извините за откровенность. Нет мыслей и каждую фразу приходится выдумывать. Простите, если пожелаете.

[Не ранее 5 мая 1917 г.]

[Датируется по содержанию: 5 мая была успешно выполнена очередная заградительная операция у Босфора]

Третья ночь в море. Тихо, густой мокрый туман. Иду с кормовыми прожекторами. Ничего не видно. День окончен. Гидрокрейсера выполнили операцию, судя по обрывкам радио. Погиб один или два гидроплана. Донесений пока нет. Миноносец был атакован подлодкой, но увернулся от мин. Крейсера у Босфора молчат - ни одного радио - по правилу: значит, идет все хорошо. Если все [идет] как следует - молчат; говорят - только когда неудача. Я только что вернулся в походную каюту с палубы, где ходил часа два, пользуясь слабым светом туманного луча прожектора. Кажется, все сделано и все делается, что надо. Я не сделал ни одного замечания, но мое настроение передается и воспринимается людьми, я это чувствую. Люди распускаются в спокойной и безопасной обстановке, но в серьезных делах они делаются очень дисциплинированными и послушными. Но я менее всего теперь интересуюсь ими.