Федор Кнорре - Никому, никогда

Как только исчерпал себя обмен мнениями о том, как бы насмерть перепугать кота, о том, как любят скворцы купаться, а синички непринужденно себя чувствуют, уцепившись за веточку вверх ногами, - Егор вспомнил один разговор, о котором не следовало рассказывать Старику. Он стал следить за собой, чтоб не проговориться, и Старик это, конечно, сейчас же заметил.

Просто несчастье какое-то: чем больше стараешься о чем-нибудь не думать, тем больше думаешь и обязательно проговоришься. Не зря мама говорила, что Егору лучше не пробовать скрывать какой-нибудь секрет, все равно все насквозь просвечивает, как стеклышко в аквариуме, и видно, что там рыбка хвостиком шевелит и глазки на тебя таращит, и круглый ротик у нее сам раскрывается.

Так оно и на этот раз получилось, он сам первый спросил:

- Ну что ж, вы им все-таки подписали?

- Да я давно уже подписал. Теперь только заново освежили, как-то половчее там составлено.

- А вы хоть прочитали, что они вам подсовывали?

- Пускай как им лучше, а мне-то что?.. - Старик со скукой отмахнулся слабым движением руки - точно от того, на что и глядеть-то тошно было. Строчки я смотрел, это по закону так полагается. А вчитываться... Это мне зачем?..

- Значит, теперь дом и все теперь ихнее?

- И так давно ихнее.

- Кулаки! - с презрением повторил чьи-то слова Егор.

- Откуда же кулаки? Анатолий - бульдозерист, даже отличный, а Людмила и на птицеферме и в самодеятельности отличается, поет и пляшет с сестрами своими. Люди как люди...

Стремительно подлетел большой дятел в красной шапочке, прицепился к ветке с кормушкой и, сунув нос в консервную баночку, громко забарабанил по жестяному дну. Отрывисто гикнул своим коротким кличем и, недовольный, умчался низко над землей.

- Пускай не кулаки... Сам-то он даже ничего, только тряпка... А все равно противно.

- Что это ты так.

- Ее слушать противно.

- А ты не слушай. У вас помещение отдельное.

- Не слушай!.. А стенка какая тонкая? Мне все слышно, противно... Рассуждает, как она шифон-эр поставит, как сестру Лизку к себе поселит в пристройку, а Тоньку... тоже, как все устроит после.

- Это, значит, когда я умру, - без интереса, даже без вопроса сказал Старик.

"Ясно, просвечиваю насквозь, вон она и рыбка - вся на виду. И кто меня за язык тянул?.." - со слабым раскаянием подумал Егор. И вздохнул. Но пятиться было поздно.

- Да разве это правда, что вы скоро умрете... или скончаетесь?

- Что-нибудь из двух, - дружелюбно, хотя и слабо усмехнулся Старик. Еще вот не выбрал.

Егор повалился на спину в траву и стал, глядя на облака, представлять себе, как это бывает, когда умирают. Быстро зажмурился, замер, сказал себе "я умер", но ничего не вышло. Ему хотелось как-нибудь загладить разговор.

- Знаете что? - Егор снова сел по-турецки. - Если тогда мы еще не уедем с дачи... Можно, я вам на грудь надену и прицеплю ваши медали? Можно?

- Что ж, хорошо... - подумав, согласился Старик. - Пожалуйста... Спасибо. Договорились.

- Договорились. А то они все такие... - Егор брезгливо сморщил нос. Невнимательные!

Старик задумался или устал. Уперся, сгорбясь, в края лавочки, сощурился, рассеянно, чуть заметно улыбаясь - не тому, что было у него перед глазами: Егору, сидящему по-турецки, траве в пятнах солнца и тени, птицам, которые перепархивали и суетились в густой листве отцветшей сирени, - а самому себе, наверное, своим мыслям.

Егор встал и поплелся к дому. На полдороге оглянулся. Не то что Старика, а даже крыши баньки, приткнувшейся на задах участка, не было видно... Становилось скучновато.

За лицевым штакетным заборчиком немощеная улица спускалась под уклон к речке.

Промчался мотороллер, и следом за ним повис и долго стоял, медленно редея, прозрачный занавес белой пыли. Хмурая собака озабоченно пробежала, видно куда-то опаздывая. Две бабы с кошелками, непрерывно переговариваясь, прошли, поднимаясь на пригорок, - наверное, со станции, поезд пришел.

- Это дом Духанина?

Девочка стояла на улице у штакетного забора и читала фамилию над почтовым ящиком у калитки.

- Духанина, - сказал Егор, подходя поближе.

- Мама!.. Это тут! - окликнула девочка молодую женщину в клетчатой рубашке, клетчатой короткой курточке и короткой юбке, та шла по другой стороне, оглядывая дома и читая фамилии владельцев.

Она сейчас же подошла, поздоровалась с Егором.

- Духанин? А ты его сынок или внучек?

- Мы дачники.

- А-а... А его самого можно видеть?

- Его нет дома, он на работу ушел.

- Так я и думала, - сказала женщина. - Можно, мы тут его подождем?.. Он где работает?

- Где попало, в разных местах. Вы его не найдете, он же на бульдозере.

Егор открыл калитку, впустил их и запер опять на щеколду.

- А дома больше никого нет?.. - Она, конечно, хотела сказать "взрослых", но не сказала.

Егор это отметил и сказал:

- Я тут один в доме. Вы можете на террасе подождать.

Девочка сказала:

- Нет, лучше уж на воздухе, в тени посидим.

- Конечно, лучше. Там духотища, когда солнце.

Женщина сняла сумку, которая висела у нее на одном плече, села в тени дома на траву и одернула коротенькую юбку на коленях.

- Будем дышать воздухом, - сказала она, со вздохом откидываясь назад, и оперлась затылком о водосточную трубу.

Девочка стала прохаживаться взад-вперед по дорожке. Теперь Егор ее разглядел, и она ему понравилась. Поэтому он отвернулся и стал не обращать на нее внимания. Она тоже не обращала на него никакого внимания, проходя мимо него, внимательно рассматривала все, кроме него, и даже вроде сквозь него. Это наполнило горечью обиды его сердце. Ладно, я некрасивый, неинтересный, тогда, по крайней мере, буду грубияном, покажу, что нисколько не нуждаюсь. Сам не желаю с ней разговаривать. Даже презираю, и мне смешно, чтоб какая-то девчонка подумала, будто она мне интересна.

Он стал насвистывать сквозь зубы, как умел делать один очень противный мальчишка, стараясь, чтоб вышло как можно более похоже.

- Хороший у вас воздух! - неопределенно, куда-то в пространство говорила девочка.

Егор обернулся. Обращалась она, видимо, к нему. И он хрипло сказал очень странным тоном, каким-то промежуточным между заготовленным презрительным безразличием и обрадованным дружелюбием:

- Ничего... - И покраснел, с отвращением услышав свой голос. Вякнул эдакую тупость, точно трехлетний сопляк, который стоит, ковыряя в носу, и на все в ответ сипит: "Ничего"... Тьфу!

- Только скучно, наверное, одному сидеть.

Он чуть было не просипел опять "Ничего", да спохватился и вполне изысканно ответил:

- Я никогда не скучаю в одиночестве... Наоборот, тут люди кругом, только малоинтересные. Со Стариком беседуем.

Разговорились, и Егор к слову сказал, что Старик живет в бане.

- Неужели? Все время живет? И ему там не жарко? - смешливо осведомилась девочка. Она начинала казаться Егору совсем симпатичной.