Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{02055}

- Ты?!? Клоуном? Салютов в ожидании пощечины закрыл руками свое бледное лицо... Он был близок к обмороку... - Ты... клоуном?! И Леля повалилась с кушетки... вскочила, забегала... Что с ней? Ухватилась за живот... По спальной понесся и посыпался смех, похожий на истерический... - Ха-ха-ха... Ты был клоуном? Ты? Максинька... Голубчик! Представь что-нибудь! Докажи, что ты был им! Ха-ха-ха! Голубчик! Она подскочила к Салютову и обняла его... - Представь что-нибудь! Милый! Голубчик! - Ты смеешься, несчастная? Презираешь? - Сделай что-нибудь! И на канате умеешь ходить? Да ну же! Она осыпала лицо мужа поцелуями, прижалась к нему, залебезила... Не заметно было, чтобы она сердилась... Он, ничего не донимающий, счастливый, уступил просьбе жены. Подойдя к кровати, он сосчитал три и стал вверх ногами, опираясь лбом о край кровати... - Браво, Макс! Бис! Ха-ха! Голубчик! Еще! Макс покачнулся, прыгнул, как был, на пол и заходил на руках... Утром родители Лели были страшно удивлены. - Кто это там стучит наверху? - спрашивали они друг друга. - Молодые еще спят... Должно быть, прислуга шалит... Возятся-то как! Экие мерзавцы! Папаша пошел наверх, но прислуги не нашел там. Шумели, к великому его удивлению, в комнате молодых... Он постоял около двери, пожал плечами и слегка приотворил ее... Заглянув в спальную, он съежился и чуть не умер от удивления: среди спальни стоял Максим Кузьмич и выделывал в воздухе отчаяннейшие salto mortale; возле него стояла Леля и аплодировала. Лица обоих светились счастьем.

{02056}

Двадцать лет собирался директор З.-Б.-Х. железной дороги сесть за свой письменный стол и наконец, два дня тому назад, собрался. Полжизни мысль, жгучая, острая, беспокойная, вертелась у него в голове, выливалась в благоприличную форму, округлялась, деталилась, росла и наконец выросла до величины грандиознейшего проекта... Он сел за стол, взял в руки перо и... вступил на тернистый путь авторства. Утро было тихое, светлое, морозное... В комнатах было тепло, уютно... На столе стоял стакан чая и слегка дымил... Не стучали, не кричали, не лезли с разговорами... Отлично писать при такой обстановке! Бери перо в руки да и валяй себе! Директору не нужно было много думать, чтобы начать... В голове у него давно уже было всё начато и окончено: знай себе списывай с мозгов на бумагу! Он нахмурился, стиснул губы, потянул в себя струю воздуха и написал заглавие: "Несколько слов в защиту печати". Директор любил печать. Он был предан ей всей душой, всем сердцем и всеми своими помышлениями. Написать в защиту ее свое слово, сказать это слово громко, во всеуслышание, было для него любимейшей, двадцатилетней мечтой! Он ей обязан весьма многим: своим развитием, открытием злоупотреблений, местом... многим! Нужно отблагодарить ее... Да и автором хочется побыть хоть денек... Писателей хоть и ругают, а все-таки почитают... В особенности женщины... Гм... Написав заглавие, директор выпустил струю воздуха и в минуту написал четырнадцать строк. Хорошо вышло, гладко... Он начал вообще о печати и, исписав пол-листа, заговорил о свободе печати... Он потребовал... Протесты, исторические данные, цитаты, изречения,

{02057}

упреки, насмешки так и посыпались из-под его острого пера. "Мы либералы, - писал он. - Смейтесь над этим термином! Скальте зубы! Но мы гордимся и будем гордиться этим прозвищем, покедова..." - Газеты принесли! - доложил лакей... В десять часов директор обыкновенно читал газеты. И на этот раз он не изменил своей привычке. Оставив писание, он встал, потянулся, разлегся на кушетке и принялся за газеты. Взяв в руки "Новое время", он презрительно усмехнулся, пробежал глазами по передовой и, не дочитав до конца, бросил. - Краса Демидрона... - проворчал он. - Я вам пррропишу! Швырнув на кресло "Новое время", директор взялся за "Голос". Глазки его затеплились хорошим чувством, на щеках заиграл румянец. Он любил "Голос" и сам когда-то в него пописывал. Прочитал передовую и мелкие известия... Пробежал фельетон... Чем более он читал, тем масленистее делались его глазки. Прочитал "Среди газет и журналов"... Перевалился на третью страницу... - Да, да. Так... И я об этом упомянул... Верно, совершенно верно!.. Гм. А это о чем? Директор прищурил глаза... "На З.-Б.-Х. железной дороге, - начал он читать, - приступлено на днях к разработке одного довольно странного проекта... Творец этого проекта - сам директор дороги, бывший..." Через полчаса после чтения "Голоса" директор, красный, потный, дрожащий, сидел за своим письменным столом и писал. Писал он "приказ по линии"... В этом приказе рекомендовалось не выписывать "некоторых" газет и журналов... Возле сердитого директора лежали бумажные клочки. Эти клочки полчаса тому назад составляли собой "несколько слов в защиту печати"... Sic transit gloria mundi!

{02058}

Как-то на днях я зашел к своему приятелю, журналисту Мише Коврову. Он сидел у себя на диване, чистил ногти и пил чай. Предложил и мне стакан. - Я без хлеба не пью, - сказал я. - Пошли за хлебом! - Ни за что! Врага, изволь, угощу хлебом, а друга никогда. - Странно... Почему же? - А вот почему... Иди сюда! Миша подвел меня к столу и выдвинул один ящик: - Гляди! Я поглядел в ящик и не увидел решительно ничего. - Ничего не вижу... Сор какой-то... Гвозди, тряпочки, какие-то хвостики... - Вот именно на это-то и погляди! Десять лет собирал эти тряпочки, веревочки и гвоздички! Знаменательная коллекция. И Миша сгреб в руки весь сор и высыпал его на газетный лист. - Видишь эту обгоревшую спичку? - сказал он, показывая мне обыкновенную, слегка обуглившуюся спичку. - Это интересная спичка. В прошлом году я нашел ее в баранке, купленной в булочной Севастьянова. Чуть было не подавился. Жена, спасибо, была дома и постучала мне по спине, а то бы так и осталась в горле эта спичка. Видишь этот ноготь? Три года тому назад он был найден в бисквите, купленном в булочной Филиппова. Бисквит, как видишь, был без рук, без ног, но с ногтями. Игра природы! Эта зеленая тряпочка пять лет тому назад обитала в колбасе, купленной в одном из наилучших московских магазинов. Сей засушенный таракан купался когда-то в щах, которые я ел в буфете одной железнодорожной станции, а этот гвоздь - в котлете, на той же станции. Этот крысиный хвостик и

{02059}

кусочек сафьяна были оба найдены в одном и том же филипповском хлебе. Кильку, от которой остались теперь одни только косточки, жена нашла в торте, который был поднесен ей в день ангела. Этот зверь, именуемый клопом, был поднесен мне в кружке пива в одной немецкой биргалке... А вот этот кусочек гуано я чуть было не проглотил, уписывая в одном трактире расстегай... И так далее, любезный. - Дивная коллекция! - Да. Весит она полтора фунта, не считая всего того, что я по невниманию успел проглотить и переварить. А проглотил я, наверное, фунтов пять-шесть... Миша взял осторожно газетный лист, минуту полюбовался коллекцией и высыпал ее обратно в ящик. Я взял в руки стакан, начал пить чай, но уж не просил послать за хлебом.