Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{02291}

Нижняя губа его задрожала, и по лицу разлилась горькая улыбка. Он сошел со ступеней и опустил жену наземь. - Пусть будет по-твоему! - сказал он. И, отвернувшись от жены, он пошел к лодке. Там дурачок Петруша, стиснув зубы, дрожа и прыгая на одной ноге, тащил лодку в воду. - Куда ты? - спросил его Литвинов. - Больно мне, ваше высокоблагородие! Я утонуть хочу... Покойникам не больно... Литвинов прыгнул в лодку. Дурачок полез за ним. - Прощай, Наташа! - крикнул помещик. - Пусть будет по-твоему! Получай то, чего ждала, стоя здесь на холоде! С богом! Дурачок взмахнул веслами, и лодка, толкнувшись о большую льдину, поплыла навстречу высоким волнам. - Греби, Петруша, греби! - говорил Литвинов. - Дальше, дальше! Литвинов, держась за края лодки, качался и глядел назад. Исчезла его Наташа, исчезли огоньки от трубок, исчез наконец берег... - Воротись! - услышал он женский надорванный голос. И в этом "воротись", казалось ему, слышалось отчаяние. - Воротись! У Литвинова забилось сердце... Его звала жена; а тут еще на берегу в церкви зазвонили к рождественской заутрене. - Воротись! - повторил с мольбой тот же голос. Эхо повторило это слово. Протрещали это слово льдины, взвизгнул его ветер, да и рождественский звон говорил: "Воротись". - Едем назад! - сказал Литвинов, дернув дурачка за рукав. Но дурачок не слышал. Стиснув зубы от боли и глядя с надеждою в даль, он работал своими длинными руками... Ему никто не кричал "воротись", а боль в нерве, начавшаяся сызмальства, делалась всё острее и жгучей... Литвинов схватил его за руки и потянул их назад. Но руки были тверды, как камень, и не легко было оторвать их от весел. Да и поздно было. Навстречу

{02292}

лодке неслась громадная льдина. Эта льдина должна была избавить навсегда Петрушу от боли... До утра простояла бледная женщина на берегу моря. Когда ее, полузамерзшую и изнемогшую от нравственной муки, отнесли домой и уложили в постель, губы ее всё еще продолжали шептать: "Воротись!" В ночь под Рождество она полюбила своего мужа...

{02293}

(ИЗ БЕСЕДЫ ДВУХ ОЧЕНЬ УМНЫХ ЛЮДЕЙ) На днях явился в кабинет отца старший сын и заявил ему, что он желает выйти из-под его опеки и самостоятельно вступить в свет. Заявление это он мотивировал своим недавно наступившим совершеннолетием (ему исполнилось ровно 21 год). - Хорошо, сын мой! - сказал отец, выслушав его. - Я согласен, но прежде, чем начать самостоятельную жизнь, ты должен выдержать у меня маленький житейский экзамен. Садись, я тебя проэкзаменую... Сын сел. Отец нахмурился и начал: - Чем пахнет во рту, когда ешь колбасу? - Колбасной лавкой. - Так, сын мой. Что жены мылят без мыла? - Головы мужей. - Что было бы, если бы люди ходили вверх ногами? - Тогда Пироне шил бы шапки, а Поша шил бы сапоги... - Совершенно верно. Отчего вода в море соленая? - Оттого, что в нем плавают селедки... - Старо, старо! Свое что-нибудь придумай! - Оттого в море вода соленая, что... что... в нем купаются иногда юмористы. - Пожалуй... Прежде спрашивали: от чего гуси плавают? Мы отвечали: от берега... Теперь ты ответь мне: от чего уплывают гуси лапчатые? - От долгов, воинской повинности... - Отчего не носят очков на затылке? - Потому что очки разбиваются от подзатыльников. - Почему человека нельзя назвать свиньей? - Потому что он потащит к мировому. - Какой чиж кончил курс в университете?

{02294}

- Доктор Чиж. - Кого можно назвать падшим созданием? - Человека, упавшего с каланчи. - Где можно взять взаймы денег?.. Сын поднял вверх голову и задумался. - Не знаешь, сынок? Ну, не годишься же ты свет... Поживи под моей опекой еще месяц! Через месяц будет новый экзамен.

{02295}

(НОВОГОДНИЙ РАССКАЗ) Прекрасную и умилительную картину представляло собой человечество в первый день нового года. Все радовались, ликовали, поздравляли друг друга. Воздух оглашался самыми искренними и сердечными пожеланиями. Все были счастливы и довольны... Один только губернский секретарь Понимаев был недоволен. В новогодний полдень он стоял на одной из столичных улиц и протестовал. Обняв правой рукой фонарный столб, а левой отмахиваясь неизвестно от чего, он бормотал вещи непростительные и предусмотренные... Возле него стояла его жена и тащила его за рукав. Лицо ее было заплакано и выражало скорбь. - Идол ты мой! - говорила она. - Наказание ты мое! Глаза твои бесстыжие, махамет! Иди, тебе говорю! Иди, покедова не прошло время, и распишись! Иди, пьяная образина! - Ни в каком случае! Я образованный человек и не желаю подчиняться невежеству! Иди сама расписывайся, если хочешь, а меня оставь!.. Не желаю быть в рабстве. - Иди! Ежели ты не распишешься, то горе тебе будет! Выгонят тебя, подлеца моего, и тогда я с голоду, значит, сдыхай? Иди, собака! - Ладно... И погибну... За правду? Да хоть сейчас! Понимаев поднял руку, чтобы отмахнуться от жены, и описал ею в воздухе полукруг... Шедший мимо околоточный надзиратель в новой шинели остановился на секунду и, обратясь к Понимаеву, сказал: - Стыдитесь! Ведите себя по примеру прочих! Понимаеву стало совестно. Он стыдливо замигал глазами и отдернул от фонарного столба руку. Жена воспользовалась этим моментом и потащила его за рукав вдоль по улице, старательно обходя всё, за что

{02296}

можно ухватиться. Минут через десять, не более, она дотащила своего мужа до подъезда начальника. - Ну, иди, Алеша! - сказала она нежно, введя мужа на крыльцо. - Иди, Алешечка! Распишись только, да и уходи назад. А я тебе за это коньяку к чаю куплю. Не буду тебя ругать, когда ты выпивши... Не губи ты меня, сироту! - Ааа... гм... Это, стало быть, его дом? Отлично! Очень хорошо-с! Рраспишемся, чёрт возьми! Так распишемся, что долго будет помнить! Всё ему напишу на этой бумаге! Напишу, какого я мнения! Пусть тогда гонит! А ежели выгонит, то ты виновата! Ты! Понимаев покачнулся, пхнул плечом дверь и с шумом вошел в подъезд. Там около двери стоял швейцар Егор с свежевыбритой, новогодней физиономией. Около столика с листом бумаги стояли Везувиев и Черносвинский, сослуживцы Понимаева. Высокий и тощий Везувиев расписывался, а Черносвинский, маленький рябенький человечек, дожидался своей очереди. У обоих на лицах было написано: "С Новым годом, с новым счастьем!" Видно было, что они расписывались не только физически, но и нравственно. Увидев их, Понимаев презрительно усмехнулся и с негодованием запахнулся в шубу. - Разумеется! - заговорил он. - Разумеется! Как не поздравить его пр-во? Нельзя не поздравить! Ха, ха! Надо выразить свои рабские чувства! Везувиев и Черносвинский с удивлением поглядели на него. Отродясь они не слыхали таких слов! - Разве это не невежество, не лакейство? - продолжал Понимаев. - Брось, не расписывайся! Вырази протест! Он ударил кулаком по листу и смазал подпись Везувиева. - Бунтуешь, ваше благородие! - сказал Егор, подскочив к столу и подняв лист выше головы. - За это, ваше благородие, вашего брата... знаешь как? В это время дверь отворилась и в подъезд вошел высокий пожилой мужчина в медвежьей шубе и золотой треуголке. Это был начальник Понимаева, Велелептов. При входе его Егор, Везувиев и Черносвинский проглотили по аршину и вытянулись. Понимаев тоже вытянулся, но усмехнулся и крутнул один ус.