Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{03327}

тебя женщину! Обещаю тебе это, и вот тебе моя честная рука! Я говорил с искренним увлечением, с чувством, как jeune premier, исполняющий самое патетическое место в своей роли... Говорил я прекрасно, и недаром похлопала мне крыльями пролетевшая над нашими головами орлица. А моя Оля взяла мою протянутую руку, подержала ее в своих маленьких руках и с нежностью поцеловала. Но это не было знаком согласия... На глупеньком личике неопытной, никогда ранее не слышавшей речей женщины выражалось недоумение... Она всё еще продолжала не понимать меня. - Ты говоришь, идти к тебе... - проговорила она, думая... - Я тебя не совсем понимаю... Разве ты не знаешь, что скажет он? - Да какое тебе дело до того, что он скажет? - Как какое? Нет, Сережа, и не говори лучше... Оставь это, пожалуйста... Ты меня любишь, и больше мне ничего не нужно. С твоей любовью хоть в аду жить... - Но как же ты будешь, дурочка? - Я буду жить здесь, а ты... будешь приезжать каждый день... Я буду выходить тебя встречать. - Но я без содрогания не могу представить себе этой твоей жизни!.. Ночью - он, днем - я... Нет, это невозможно! Оля, я так люблю тебя в настоящую минуту, что... я даже безумно ревнив... Я даже и не подозревал за собой способности на такие чувства... Но какая неосторожность! Я держал ее за талию, а она нежно гладила мою руку в то время, когда во всякую минуту можно было ждать, что кто-нибудь пройдет по аллее и увидит нас. - Идем, - сказал я, отдергивая свои руки. - Оденься и едем! - Но как ты всё это скоро... - промычала она плаксивым голосом. - Спешишь, словно на пожар... И бог знает что выдумал! Убежать сейчас же после венца! Что люди скажут! И Оленька пожала плечами. На лице ее было столько недоумения, удивления и непонимания, что я махнул рукой и отложил решение ее "жизненного вопроса" до следующего раза. Да и некогда уже было продолжать

{03328}

нашу беседу: мы всходили по каменным ступеням террасы и слышали людской говор. Перед дверью в столовую Оля поправила свою прическу, оглядела платье и вошла. На лице ее не заметно было смущения. Вошла она, сверх ожидания моего, очень храбро. - Возвращаю вам, господа, беглянку, - сказал я, входя и садясь на свое место. - Насилу нашел... Даже утомился... Выхожу в сад, смотрю, а она изволит прохаживаться по аллее... "Зачем вы здесь?" - спрашиваю... - "Да так, говорит, душно!.." Оля поглядела на меня, на гостей, на мужа... и захохотала. Ей стало вдруг смешно, весело. На лице ее я прочел желание поделиться со всей этой обедающей толпой своим внезапно набежавшим на нее счастьем, и, не имея возможности передать его на словах, она вылила его в своем смехе. - Какая я смешная! - сказала она. - Хохочу и сама не знаю, чего хохочу... Граф, смейтесь! - Горько! - крикнул Калинин. Урбенин кашлянул и поглядел вопросительно на Олю. - Ну? - спросила она, на секунду нахмурив брови. - Кричат-с - "горько", - ухмыльнулся Урбенин, поднимаясь и вытирая салфеткой губы. Ольга поднялась и дала ему поцеловать себя в неподвижные губы... Поцелуй этот был холоден, но еще более он поджег костер, тлевший в моей груди и готовый каждую минуту вспыхнуть пламенем... Я отвернулся и, стиснув губы, стал ждать конца обеда... Конец этот наступил, к счастью, скоро, иначе бы я не выдержал... - Поди сюда! - сказал я грубо, подходя после обеда к графу. Граф с удивлением поглядел на меня и последовал за мной в пустую комнату, куда я повел его... - Что тебе нужно, дружочек? - спросил он, расстегивая жилетку и отрыгнув... - Выбирай кого-нибудь из двух... - сказал я, едва держась на ногах от охватившего меня гнева. - Или я, или Пшехоцкий! Если ты не обещаешь мне, что через час этот подлец оставит твою деревню, я к тебе более ни ногой!.. Даю тебе на ответ полминуты! Граф выронил изо рта. сигару и расставил руки...

{03329}

- Что с тобой, Сережа? - спросил он, делая большие глаза. - На тебе лица нет! - Без лишних слов, пожалуйста! Я не выношу шпиона, негодяя, подлеца и друга твоего Пшехоцкого и во имя наших хороших с тобой отношений требую, чтоб его не было здесь сейчас же! - Но что он тебе сделал? - встревожился граф. - За что ты на него так нападаешь? - Я тебя спрашиваю: я или он? - Но, голубчик, ты ставишь меня в ужасно щекотливое положение... Постой, у тебя на фраке перышко... Ты требуешь от меня невозможного! - Прощай! - сказал я. - Я с тобой больше незнаком. И, круто повернувшись, я пошел в переднюю, оделся и быстро вышел. Проходя через сад в людскую кухню, где я хотел приказать запрячь мне лошадь, я был остановлен встречей... Навстречу мне с маленькой чашечкой кофе шла Надя Калинина. Она тоже была на свадьбе Урбенина, но какой-то неясный страх заставлял меня избегать с ней разговора, и за весь день я ни разу не подошел к ней и не сказал с нею ни одного слова... - Сергей Петрович! - сказала она неестественно низким голосом, когда я прошел мимо нее и слегка приподнял шляпу. - Постойте! - Что прикажете? - спросил я, подходя к ней. - Приказывать мне нечего... да вы и не лакей, - сказала она, глядя мне в упор в лицо и страшно бледнея. - Вы куда-то спешите, но если вам не к спеху, можно задержать вас на минуту? - Конечно... Я не знаю даже, зачем вы спрашиваете... - В таком случае сядемте... Вы, Сергей Петрович, - продолжала она, когда мы сели, - сегодня вы всё время старались не замечать меня, обходили, словно боялись встретиться, а как нарочно сегодня-то я и порешила поговорить с вами... Я горда и самолюбива... не умею навязываться встречей... но раз в жизни можно пожертвовать гордостью. - О чем вы это? - Я порешила сегодня спросить вас... Вопрос унизительный, тяжелый для меня... не знаю, как и перенесу...

{03330}

Вы отвечайте, не глядя на меня... Неужели вам не жаль меня, Сергей Петрович? Надя поглядела на меня и слабо покачала головой. Лицо ее еще более побледнело, верхняя губа задрожала и покривилась... - Сергей Петрович! Мне всё кажется, что вас... отделило от меня какое-то недоразумение, каприз... Мне кажется, что выскажись мы - и всё пойдет по-старому... Если бы мне так не казалось, то у меня не хватило бы решимости задать вам вопрос, который вы сейчас услышите... Я, Сергей Петрович, несчастна... Вы должны это видеть... Жизнь моя не в жизнь... Вся высохла... А главное - какая-то неопределенность: не знаешь, надеяться или нет... Поведение ваше по отношению ко мне так непонятно, что невозможно вывести никакого определенного заключения... Скажите мне, и я буду знать, что мне делать... Тогда моя жизнь получит хотя какое-нибудь направление... Я тогда решусь на что-нибудь... - Вы хотите, Надежда Николаевна, спросить меня о чем-то, - сказал я, готовя мысленно ответ на вопрос, который предчувствовал. - Да, я хочу спросить... Вопрос унизительный... Если кто подслушает, то подумает, что я навязываюсь, словно... пушкинская Татьяна... Но это вымученный вопрос... Действительно, вопрос был вымученный. Когда Надя повернула ко мне лицо, чтобы задать этот вопрос, я испугался: Надя дрожала, судорожно сжимала свои пальцы и с тоскливой медленностью выжимала из себя роковое слово. Ее бледность была страшна. - Могу я надеяться? - прошептала она наконец. - Вы не бойтесь говорить прямо... Какой бы ни был ответ, но он лучше неопределенности. Так как же? Могу я надеяться? Она ждала ответа, а между тем настроение моего духа было таково, что я не был способен на разумный ответ. Пьяный, взволнованный случаем в пещере, взбешенный шпионством Пшехоцкого и нерешительностью Ольги, переживший глупую беседу с графом, я едва слушал Надю. - Могу я надеяться? - повторила она. - Отвечайте же!