Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{01263}

Степан махнул рукой, замигал глазами и отвернулся. - Что с тобой, Степан? - Ничего... Нешто нам можно сердиться? Нам нельзя сердиться... Барыня поднялась, сделала озабоченное лицо и подошла к Степану. - Степан, ты... ты плачешь? Барыня взяла Степана за рукав. - Что с тобой, Степан? Что с тобой? Говори же наконец? Тебя кто обидел? У барыни навернулись на глазах слезы. - Да ну же! Степан махнул рукой, усиленно замигал глазами и заревел. - Барыня! - забормотал он. - Буду тебя любить... Буду всё, что хочешь! Согласен! Только не давай ты им, окаянным, ничего! Ни копейки, ни щепки! На всё согласен! Продам душу нечистому, не давай им только ничего! - Кому им? - Отцу и брату. Ни щепки! Пусть подохнут, окаянные, от злости! Барыня улыбнулась, вытерла глаза и громко засмеялась. - Хорошо, - сказала она. - Ну, ступай! Я тебе сейчас твою одежу пришлю. Степан вышел. "Как хорошо, что он глуп! - подумала барыня, глядя ему вслед и любуясь его широчайшими плечами. - Он избавил меня от объяснения... Он первый заговорил о "любви""... Под вечер, когда заходящее солнце обливало пурпуром небо, а золотом землю, по бесконечной степной дороге от села к далекому горизонту мчались, как бешеные, стрелковские кони... Коляска подпрыгивала, как мячик, и безжалостно рвала на своем пути рожь, склонившую к дороге свои отяжелевшие колосья. На козлах сидел Степан, неистово стегал по лошадям и, казалось, старался перервать на тысячу частей вожжи. Он был одет с большим вкусом. Видно было, что на его туалет потрачено было немало времени и денег. Недешевый бархат и кумач плотно сидели на его крепкой фигуре.

{01264}

На груди висела цепочка с брелоками. Сапоги гармоникой были вычищены самой настоящей ваксой. Кучерская шляпа с павлиньим пером едва касалась его завитых белокурых волос. На лице его были написаны тупая покорность и в то же время ярое бешенство, жертвою которого были лошади... В коляске, развалясь всеми членами, сидела барыня и широкой грудью вдыхала в себя здоровый воздух. На щеках ее играл молодой румянец... Она чувствовала, что она наслаждается жизнью... - Важно, Степа! Важно! - покрикивала она. - Так его! Погоняй! Ветром! Будь под колесами камни, камни б рассыпались в искры... Село удалялось от них всё более и более... Скрылись избы, скрылись барские амбары... Скоро не стало видно и колокольни... Наконец село обратилось в дымчатую полосу и потонуло в дали. А Степан всё гнал и гнал. Хотелось ему подальше умчаться от греха, которого он так боялся. Но нет, грех сидел за его плечами, в коляске. Не пришлось Степану улепетнуть. В этот вечер степь и небо были свидетелями, как он продавал свою душу. Часу в одиннадцатом кони мчались обратно. Пристяжная хромала, а коренной был покрыт пеной. Барыня сидела в углу коляски и с полузакрытыми глазами ежилась в своей тальме. На губах ее играла довольная улыбка. Дышалось ей так легко, спокойно! Степан ехал и думал, что он умирает. В голове его было пусто, туманно, а в груди грызла тоска... Каждый день под вечер из конюшни выводились свежие лошади. Степан впрягал их в коляску и ехал к садовой калитке. Из калитки выходила сияющая барыня, садилась в коляску, и начиналась бешеная езда. Ни один день не был свободен от этой езды. К несчастью Степана, на его долю не выпало ни одного дождливого вечера, в который он мог бы не ехать. После одной из таких поездок Степан, воротившись со степи, вышел со двора и пошел походить по берегу. В голове у него по обыкновению стоял туман, не было ни одной мысли, а в груди страшная тоска. Ночь была хорошая, тихая. Тонкие ароматы носились по воздуху и нежно заигрывали с его лицом. Вспомнил Степан деревню, которая темнела за рекой, перед его глазами.

{01265}

Вспомнил избу, огород, свою лошадь, скамью, на которой он спал с своей Марьей и был так доволен... Ему стало невыразимо больно... - Степа! - услышал он слабый голос. Степан оглянулся. К нему шла Марья. Она только что перешла брод и в руках держала башмаки. - Степа, зачем ты ушел? Степан тупо посмотрел на нее и отвернулся. - Степушка, на кого же ты меня, сироту, оставил? - Отстань! - Ведь бог накажет, Степушка! Тебя же накажет! Пошлет тебе лютую смерть, без покаяния. Помянешь мое слово! Дядя Трофим жил с солдаткой - помнишь? - и как помер? И не дай господи! - Чего пристала? Эх... Степан сделал два шага вперед. Марья ухватилась обеими руками за кафтан. - Жена ведь я твоя, Степан! Не можешь ты меня так бросить! Степушка! Марья заголосила. - Миленький! Буду ноги мыть и воду пить! Пойдем домой! Степан рванулся и ударил Марью кулаком; ударил так, с горя. Удар пришелся как раз по животу. Марья ёкнула, ухватилась за живот и села на землю. - Ох! - простонала она. Степан замигал глазами, хватил себя по виску кулаком и, не оглядываясь, пошел ко двору. Пришедши к себе в конюшню, он упал на скамью, положил подушку на голову и больно укусил себя за руку. В это время барыня сидела у себя в спальной и гадала: будет ли завтра вечером хорошая погода или нет? Карты говорили, что будет хорошая. III Рано утром Ржевецкий ехал домой от соседа, у которого он был в гостях. Солнце еще не всходило. Было часа четыре утра, не больше. В голове Ржевецкого шумело. Он правил лошадью и слегка покачивался. Половину дороги пришлось ему ехать лесом. "Что за чёрт? - подумал он, подъезжая к именью, в котором он был управляющим. - Никак кто лес рубит!"

{01266}

Из чащи леса доносились до ушей Ржевецкого стук и треск ветвей. Ржевецкий наострил уши, подумал, выбранился, неловко слез с беговых дрожек и пошел в чащу. Семен Журкин сидел на земле и топором обрубывал зеленые ветви. Около него лежали три срубленные ольхи. В стороне стояла лошадь, впряженная в дроги, и ела траву. Ржевецкий увидел Семена. Вмиг с него слетели и хмель и дремота. Он побледнел и подскочил к Семену. - Ты что же это делаешь? а? - закричал он. - Ты что же это делаешь? а? - ответило эхо. Но Семен ничего не отвечал. Он закурил трубку и продолжал свою работу. - Ты что делаешь, подлец, я тебя спрашиваю? - Не видишь разве? Повылазило у тебя нешто? - Что-о-о? Что ты сказал?! Повтори! - То сказал, что ступай мимо! - Что, что, что? - Мимо ступай! Кричать нечего... Ржевецкий покраснел и пожал плечами. - Каков? Да как ты смеешь? - Так вот и смею. Да ты-то что? Не испужался! Много вас! Ежели каждого ублажать, так на это много нужно... - Как ты смеешь лес рубить? Он твой? - И не твой. Ржевецкий поднял нагайку и не ударил Семена только потому, что тот указал ему на топор. - Да знаешь ли ты, негодяй, чей это лес? - Знаю, пане! Стрельчихин лес, с Стрельчихой и говорить буду. Ее лес, ей и отвечать стану. А ты-то что? Лакей! Фициант! Тебя не знаю. Проходи, прохожий! Марш! Семен постучал трубкой о топор и язвительно улыбнулся. Ржевецкий побежал к дрожкам, ударил вожжами и стрелой полетел к селу. В селе набрал он понятых и с ними помчался к месту преступления. Понятые застали Семена за его работой. Вмиг закипело дело. Явились староста, подстароста, писарь, сотские. Написали несколько бумаг. Расписался Ржевецкий, заставили расписаться и Семена. Семен только посмеивался...