Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{01315}

Понимаешь? Портрет ты пришлешь мне... вот по этому адресу... Барон подал Ильке золотую монету и карточку, на которой был написан адрес. - Мне хочется почаще видеть девочку в тюльпане... Я хочу носить ее постоянно в своем боковом кармане... Пришлешь? - Да. - Ну и отлично. А теперь, друзья, adieu! Я спать хочу. Барон растянулся на траве и положил охотничью сумку себе под голову. - Прощайте. Очень рад знакомству. Буду ожидать портрет и женюсь, если достанешь миллион... Цвибуш встал и поклонился. - Благодарю вас, барон, - сказал он. - Вы нас покормили, не позволите ли вы нам поиграть вам за это? Под нашу скучную музыку отлично спится! - Сделайте одолжение! Цвибуш настроил скрипку и заиграл из "Боккачио" под аккомпанемент Илькиной арфы. Барон кивнул головой в знак своего удовольствия и закрыл глаза... Когда музыканты кончили играть и хотели отойти от него, он открыл глаза и остановил свой мутный взгляд на Ильке. - Так, так... Понимаю, - пробормотал он. - Это ты, Илька? На тебе на память! Барон отстегнул от своей цепочки один из медальонов, подал его Ильке, упал головой на сумку и заснул как убитый. Глава III Когда проснулся фон Зайниц, был уже вечер. Верхушки деревьев и казенные постройки маленького, стоящего на возвышенности, городка купались в золоте заходившего светила. Золото это, слегка окрашенное в пурпур, парчой стлалось по небу от солнца к востоку и заволакивало собой добрую треть неба... Около солнца и над ним не было ни одного облачка; последнее обстоятельство обещало прекрасную ночь. Далеко за лесом играла свирель возвращавшегося пастуха. Она

{01316}

играла простую песенку, не имевшую имени: музыка машинальная, беспорядочная, но под эту незатейливую музыку каждый вечер богатырским сном засыпают и леса графов Гольдаугенов, и рожь, и ковыль, и река... Артур увидел возле себя на траве две валявшиеся бутылки и газетную бумагу, оставшуюся после свертка. Старого толстяка и хорошенькой белокурой девочки возле него уже не было. Он вспомнил их, свою беседу с ними - и улыбнулся, даже засмеялся, когда, посмотрев себе на грудь, увидел прицепленную к одной из пуговиц бумажку. На этой бумажке карандашом было написано следующее: "Милый барон! Вы первый человек, который обошелся с нами по-человечески. До вас о человеческом обращении мы знали только понаслышке... Зато - вы первый человек, о котором я буду вспоминать не с горьким чувством, а с наслаждением. Ваше внимание нас тронуло до глубины души. Прощайте! Дай бог вам счастья! Карточку вышлю. Ваша слуга - Илька". - Ни одной грамматической ошибки! - произнес вслух фон Зайниц, прочитав дважды это письмо, написанное симпатичным женским почерком. - Это удивительно! Ай да Илька! Барон вынул из записной книжки оловянный карандашик и написал: "Получено от девочки в тюльпане 13-го июня". Сложив это письмо вдвое, он спрятал его в карман записной книжки. - В путь! Обедать пора! - и, перекинувши ружье через плечо, барон пошел по лесу, направляясь к городку, с которого уже начала сходить позолота, на короткое время наложенная солнцем. Ему пришлось идти длинной и неширокой просекой, усыпанной щебнем. Просека тянулась почти до самого городка. На средине она пересекалась железной дорогой. Недалеко от перекрестка, образуемого просекой и полотном железной дороги, стоит дом лесничего Блаухера. Подойдя к перекрестку, Артур повернул, снял шляпу и поклонился: на террасе домика сидела старая мадам Блаухер и вышивала скатерть. На ее крошечной голове сидел большой чепчик с широчайшими бантами, а из-под чепчика выглядывали стариннейшие, дедовские

{01317}

очки: они сидели на длинном тупом носу, напоминавшем большой палец ноги... На поклон Артура она ответила слащавой улыбкой. - Добрый вечер, фрау Марта! - сказал барон. - Писем мне нет? - Есть, но только одно. С гербом, барон... - Адрес написан рукой Пельцера? - Да... - Ну, так бросьте его, Марта, в печь. Я знаю его содержание. Жид, под диктовку моей сестрицы, проклинает меня за принятие лютеранства... И так знаю, без чтения. Муж ваш здоров? И фрейлейн Амалия, надеюсь, тоже? - Благодарю вас... Мне придется, значит, сжечь шестое уже письмо... Занятие не особенно приятное, если знаешь, что над этим письмом трудились, чувствовали... Как вы жестоки! Теперь вы куда идете? - Обедать... куда-нибудь... - И к кому-нибудь? - Да... Старушка вздохнула и покачала головой. - Не будь мой Блаухер так осторожен, - сказала она, - и я дала бы вам пообедать. Мой муж рвет на своей голове волосы, когда к нам ходят знатные господа. К нам ездит генерал Фрехтельзак; но ведь он старик - его нельзя бояться... За него и не боится мой Блаухер... Для него вы страшны. Вы пообедаете у нас, а соседи скажут, что вы ухаживаете за нашей дочерью, и бог знает чего ни наговорят. Знатный человек ходит ведь не затем, чтобы жениться, а известно зачем... Ну, Блаухер и боится... А генерал Фрехтельзак - совсем другое дело! - Не беспокойтесь, Марта! Я пообедаю и в другом месте. - Да, по правде сказать, у нас сегодня и обед никуда не годится. Беда в теперешнее время с прислугой - ничего с ней не поделаешь! - Прощайте, Марта! Поклон вашим! - Прощайте, барон! Барон поклонился и пошел к просеке. Темные вечерние тени уже ложились на землю. В лесном воздухе становилось свежо. Позади Артура с шумом промчался вечерний дачный поезд, развозивший горожан по полям и лесам.. В лесу вечер начинается раньше, чем в

{01318}

поле. В поле можно было продеть нитку в иглу... Когда стих шум от дачного поезда, Зайниц услышал позади себя конский топот. Он оглянулся и остановился: на прекрасном вороном коне неслась к нему амазонка. Она пронеслась мимо, заглянула на Артура и, проехав несколько сажен, осадила лошадь. - Фон Зайниц? - спросила громко всадница. - Он самый... Артур подошел к амазонке и поклонился. В лесу стемнело, но еще не настолько, чтобы нельзя было увидеть, как хороша была всадница. От всей ее фигуры так и веяло воистину герцогским величием. Будь здесь Цвибуш и Илька, они узнали бы в ней ту самую всадницу, которую мы, в первой главе нашего рассказа, вместе с Цвибушем, назвали графиней Гольдауген, урожденной Гейленштраль. В ее руках был тот самый хлыст, который в полдень рассек губу Цвибуша. - Я узнала вас при первом взгляде, - сказала она, подавая Артуру руку. - Вы немного изменились... Впрочем... с вами можно говорить или нет? Последнее письмо ваше ко мне было полно ненависти, негодования, самого отчаянного презрения... Вы еще так же сильно ненавидите, как и ненавидели? Барон пожал ее красивую руку и улыбнулся. - Мое письмо, - сказал он, - преступление, которое можно простить мне за давностью лет. Оно писалось четыре года назад. В этом письме я ненавидел вас за ваше корыстолюбие, которое не позволило вам выйти замуж за любимого, влюбленного, но разорившегося человека. В настоящее время я менее всего склонен сердиться на вас за ваше корыстолюбие. Три часа назад я беседовал о своей будущей женитьбе на деньгах... Я еще живу на этом свете и не отправляю себя на тот только потому, что имею цель в жизни... Эта цель - женитьба на миллионе... - Вот как! За последние четыре года убеждения ваши, значит, сильно изменились. Однако я рада... Я встретила вас так неожиданно! Очень приятно, барон, ей-богу, приятно! Спасибо хоть за то, что встретились! - Ни в каком случае я не мог ожидать, что когда-либо встречу вас в этих местах. Вы как сюда попали? - Я... Разве вы не знаете? Я здешняя обитательница... И уже давно...