Антон Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7

{05442}

- Ни-ни-ни... Обещал! И не искушайте! Сегодня же рассказ должен быть готов! Павел Сергеич замахал руками, побежал к себе и продолжал писать: "Однажды, часов в 10 вечера, когда Ушаков дежурил в канцелярии, Винкель пробрался в дежурную комнату, подкрался сзади к своему сопернику и небольшим топором ударил его по голове. Как он в момент убийства был животен и исступлен, видно из того, что врачи-эксперты нашли на голове Ушакова одиннадцать ран. Преступник не рассуждал ни во время, ни после убийства. Покончив с соперником, он, обрызганный кровью, не выпуская из рук топора, полез для чего-то на чердак, оттуда через слуховое окно пробрался на крышу, и канцелярские сторожа долго слышали, как кто-то шагал и карабкался по железной крыше. С казенного здания Винкель спустился по водосточной трубе на крышу соседнего дома, с этого дома перелез он на другой и таким образом блуждал по крышам до тех пор, пока его не задержали. Убитого Ушакова хоронил весь город с музыкой и венками. Общественное мнение было возбуждено против убийцы до такой степени, что народ толпами ходил к тюрьме, чтобы поглядеть на стены, за которыми томился Винкель, и уже через два-три дня после похорон на могиле убитого стоял крест с мстительною надписью: "Погиб от руки убийцы". Но ни на кого так не подействовала смерть Ушакова, как на его мать. Несчастная старуха, узнав о смерти своего единственного сына, едва не сошла с ума..." Павел Сергеич написал еще одну страничку, выкурил подряд две папиросы, повалялся на кушетке, потом опять сел за стол и продолжал: "Старуха Ушакова была введена в залу суда под руки и давала показания, сидя в кресле. Показания ее состояли в том, что она затряслась всем телом, обернулась к подсудимому и, грозя на него кулаками, закричала: - Это ты убил моего сына! Ты! - Я и не отказываюсь... - угрюмо проворчал Винкель. - Ты и не смеешь отказываться! - продолжала старуха, не слушая председателя. - Ты убил!

{05443}

Тетка Винкеля, старая генеральша, отупевшая от горя, перед тем, как давать показания, минуты три бессмысленно глядела на своего племянника и потом спросила тоном, заставившим вздрогнуть весь суд: - Николай, что ты сделал? Больше она не могла говорить. Появление обеих старух произвело на публику гнетущее впечатление. Рассказывают, что, встретясь в коридоре суда, они устроили друг другу сцену, возмутившую до слез даже судейских курьеров. Старуха Ушакова, ожесточенная горем, набросилась на генеральшу и осыпала ее ругательствами. Она говорила ты, упрекала, бранилась, грозила богом и проч. Тетка Винкеля сначала слушала ее молча, с покорным смирением, и только говорила: - Будьте милосердны! Он и я и так уж наказаны! Потом же не выдержала и на брань стала отвечать бранью. - Не будь у вас сына, - кричала она, - мой Коля не сидел бы теперь здесь! Ваш сын погубил его! - и т. д. Старух едва розняли... Вердиктом присяжных Винкель был приговорен в каторжные работы на десять лет". - У Никонова прекрасный бас! - услышал Павел Сергеич голос своей жены. - Прекрасный, густой, сочный бас... Я не понимаю, милая, отчего он не идет в оперу? Павел Сергеич сделал большие глаза и вскочил... - Ты говоришь, у Никонова хороший бас? - спросил он, выглядывая в гостиную. - У Никонова хо-роший бас? - Да, у Никонова. - Ну, матушка, значит, ты ничего не понимаешь... - развел руками Павел Сергеич. - Твой Никонов - корова! Ревет, хрипит, точно из него кишки тянут, а голос вибрирует и дрожит, как пробка в пустой бутылке! Не выношу! Слуху у твоего Никонова столько же, сколько у этого дивана! - Никонов певец! - возмущался он, возвращаясь через пять минут к столу и садясь писать. - Боже мой, что за вкусы! Этому Никонову в уличные певцы идти, а не в оперу!

{05444}

Продолжая возмущаться, он сердито умокнул перо и стал писать: "Генеральша Винкель поехала в Петербург хлопотать, чтобы ее племянника не вывозили к позорному столбу. Пока она ездила, Винкель ухитрился бежать из тюрьмы". - Какая чудная погода! - вздохнул в гостиной студент. "Его нашли, - продолжал Павел Сергеич, - на вокзале под товарным вагоном, откуда его вытащили с большим трудом. Человеку, очевидно, хотелось еще жить... Несчастный скалил зубы на конвойных и, когда его вели в тюрьму, горько плакал". - Теперь за городом хорошо! - сказала Софья Васильевна. - Павел, да брось там писать, ей-богу! Павел Сергеич нервно почесал затылок и продолжал: "Ходатайство тетки не увенчалось успехом... Винкель перед отъездом из родного города должен был неминуемо пережить позорный столб, но гордая тетка настояла на своем: накануне гражданской казни Винкель отравился. Его похоронили за кладбищем, в том месте, где хоронили самоубийц"... Павел Сергеич поглядел в окно на звездное небо, крякнул и пошел в гостиную. - Да, хорошо бы теперь катнуть за город! - сказал он, опускаясь в кресло. - Погода - антик! - Ну что ж? И поедем! - всполошилась жена. - Поедемте, господа! - Э, да кой чёрт! Мне рассказ оканчивать нужно! Едва половину написал... А хорошо бы оно позвать парочку троек... ямщиков сейчас к чёрту, сесть на козлы, и - ай, жги говори! Ах, чёрт меня подери, залетные! Только сначала нужно дома малость за галстух перепустить. - И отлично! Давайте поедем! - Ни-ни... ни за что! Не двинусь с места, пока не кончу рассказа! И не просите! - Так вы идите, поскорей оканчивайте! Пока приедут тройки и принесут вино, вы успеете пять раз кончить... Дамы обступили Павла Сергеича и затормошили его. Он махнул рукой и согласился. Студент побежал за

{05445}

тройками и вином, дамы засуетились. Прибежав к себе, Павел Сергеич схватил перо, стукнул кулаком по рукописи и продолжал: "Каждый день старуха Ушакова ездила на могилу сына. Какая бы ни была погода, шел ли дождь, или бушевала злая вьюга, каждое утро часу в десятом ее лошади стояли у ворот кладбища, а она сама сидела у могилы, плакала и с жадностью, точно любуясь, глядела на надпись: "Погиб от руки убийцы"". Когда вернулся студент, Павел Сергеич выпил залпом стакан вина и писал: "Пять лет ездила она на кладбище, не пропуская ни одного дня. Кладбище стало ее вторым домом. На шестой год она заболела воспалением легкого и целый месяц не ездила к сыну". - Да будет вам! - торопили Павла Сергеича, - Бросьте! Нате, выпейте еще! - Сейчас, сейчас... Дошел до самого интересного места... Погодите, голубчики, не мешайте... "Приехав после болезни на кладбище, - продолжал Павел Сергеич, - старуха к ужасу своему заметила, что она забыла, где находится могила ее сына. Болезнь отняла у нее память... Она бегала по кладбищу, по пояс вязла в снегу, умоляла сторожей... Сторожа могли указать ей место, где погребен ее сын, только приблизительно, так как на несчастье старухи во время ее долгого отсутствия крест был украден с могилы нищими, занимающимися продажей могильных крестов. - Где он? - металась старуха. - Где мой сын? У меня во второй раз отняли сына!" - Да ты кончишь когда-нибудь или нет? - крикнула Софья Васильевна. - Как это бессовестно заставлять пятерых ожидать одного! Брось! - Сейчас, сейчас, - бормотал Павел Сергеич, выпивая стакан вина и морща лоб. - Сейчас... Эх, ты мне помешала! Павел Сергеич сильно потер себе лоб, тупо обвел всех глазами, и, нервно стуча каблуком, написал: "Не найдя дорогой могилы, старуха, бледная, с открытой головой, еле ступая и закрывая в изнеможении глаза, направилась к воротам, чтобы ехать домой. Но прежде, чем сесть в экипаж, ей пришлось пережить