Антон Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7

{07179}

жениться на богатой! Выскочка и юнкер, каких много! Щедринский тип! Клянусь богом, что-нибудь из двух: или он страдает манией величия, или в самом деле права эта старая, выжившая из ума крыса, граф Алексей Петрович, когда говорит, что теперешние дети и молодые люди поздно становятся взрослыми и до сорока лет играют в извозчики и в генералы! - Это верно, верно... - согласилась Ольга Михайловна. -Позволь мне пройти. - Теперь ты рассуди, к чему это поведет? - продолжал дядя, загораживая ей дорогу. - Чем кончится эта игра в консерватизм и в генералы? Уже под суд попал! Попал! Я очень рад! Докричался и достукался до того, что угодил на скамью подсудимых. И не то чтобы окружный суд или что, а судебная палата! Хуже этого, кажется, и придумать нельзя! Во-вторых, со всеми рассорился! Сегодня именины, а, погляди, не приехали ни Востряков, ни Яхонтов, ни Владимиров, ни Шевуд, ни граф... На что, кажется, консервативнее графа Алексея Петровича, да и тот не приехал. И никогда больше не приедет! Увидишь, что не приедет! - Ах, боже мой, да я-то тут при чем? - спросила Ольга Михайловна. - Как при чем? Ты его жена! Ты умна, была на курсах, и в твоей власти сделать из него честного работника! - На курсах не учат, как влиять на тяжелых людей. Я должна буду, кажется, просить у всех вас извинения, что была на курсах! - сказала Ольга Михайловна резко. - Послушай, дядя, если у тебя целый день над ухом будут играть одни и те же гаммы, то ты не усидишь на месте и сбежишь. Я уж круглый год по целым дням слышу одно и то же, одно и то же. Господа, надо же, наконец, иметь сожаление! Дядя сделал очень серьезное лицо, потом пытливо поглядел на нее и покривил рот насмешливою улыбкой. - Вот оно что! - пропел он старушечьим голосом. - Виноват-с! - сказал они церемонно раскланялся. - Если ты сама подпала под его влияние и изменила убеждения, то так бы и сказала раньше. Виноват-с! - Да, я изменила убеждения! - крикнула она. - Радуйся! - Виноват-с!

{07180}

Дядя в последний раз церемонно поклонился, как-то вбок, и, весь съежившись, шаркнул ногой и пошел назад. "Дурак, - подумала Ольга Михайловна. - И ехал бы себе домой". Дам и молодежь нашла она на огороде в малиннике. Одни ели малину, другие, кому уже надоела малина, бродили по грядам клубники или рылись в сахарном горошке. Несколько в стороне от малинника, около ветвистой яблони, кругом подпертой палками, повыдерганными из старого палисадника, Петр Дмитрич косил траву. Волосы его падали на лоб, галстук развязался, часовая цепочка выпала из петли. В каждом его шаге и взмахе косой чувствовались уменье и присутствие громадной физической силы. Возле него стояли Любочка и дочери соседа, полковника Букреева, Наталья и Валентина, или, как их все звали, Ната и Вата, анемичные и болезненно-полные блондинки лет 16-17, в белых платьях, поразительно похожие друг на друга. Петр Дмитрич учил их косить. - Это очень просто... - говорил он. - Нужно только уметь держать косу и не горячиться, то есть не употреблять силы больше, чем нужно. Вот так... Не угодно ли теперь вам? - предложил он косу Любочке. - Ну-ка! Любочка неумело взяла в руки косу, вдруг покраснела и засмеялась. - Не робейте, Любовь Александровна! - крикнула Ольга Михайловна так громко, чтобы ее могли слышать все дамы и знать, что она с ними. - Не робейте! Надо учиться! Выйдете за толстовца, косить заставит. Любочка подняла косу, но опять засмеялась и, обессилев от смеха, тотчас же опустила ее. Ей было стыдно и приятно, что с нею говорят, как с большой. Ната, не улыбаясь и не робея, с серьезным, холодным лицом, взяла косу, взмахнула и запутала ее в траве; Вата, тоже не улыбаясь, серьезная и холодная, как сестра, молча взяла косу и вонзила ее в землю. Проделав это, обе сестры взялись под руки и молча пошли к малине. Петр Дмитрич смеялся и шалил, как мальчик, и это детски-шаловливое настроение, когда он становился чрезмерно добродушен, шло к нему гораздо более, чем что-либо другое. Ольга Михайловна любила его таким. Но мальчишество его продолжалось обыкновенно недолго.

{07181}

Так и на этот раз, пошалив с косой, он почему-то нашел нужным придать своей шалости серьезный оттенок. - Когда я кошу, то чувствую себя, знаете ли, здоровее и нормальнее, - сказал он. - Если бы меня заставили довольствоваться одного только умственной жизнью, то я бы, кажется, с ума сошел. Чувствую, что я не родился культурным человеком! Мне бы косить, пахать, сеять, лошадей выезжать... И у Петра Дмитрича с дамами начался разговор о преимуществах физического труда, о культуре, потом о вреде денег, о собственности. Слушая мужа, Ольга Михайловна почему-то вспомнила о своем приданом. "А ведь будет время, - подумала она, - когда он не простит мне, что я богаче его. Он горд и самолюбив. Пожалуй, возненавидит меня за то, что многим обязан мне". Она остановилась около полковника Букреева, который ел малину и тоже принимал участие в разговоре. - Пожалуйте, - сказал он, давая дорогу Ольге Михайловне и Петру Дмитричу. - Тут самая спелая... Итак-с, по мнению Прудона, - продолжал он, возвысив голос, -собственность есть воровство. Но я, признаться, Прудона не признаю и философом его не считаю. Для меня французы не авторитет, бог с ними! - Ну, что касается Прудонов и всяких там Боклей, то я тут швах, - сказал Петр Дмитрич. - Насчет философии обращайтесь вот к ней, к моей супруге. Она была на курсах и всех этих Шопенгауэров и Прудонов насквозь... Ольге Михайловне опять стало скучно. Она опять пошла по саду, по узкой тропиночке, мимо яблонь и груш, и опять у нее был такой вид, как будто шла она по очень важному делу. А вот изба садовника... На пороге сидела жена садовника Варвара и ее четверо маленьких ребятишек с большими стрижеными головами. Варвара тоже была беременна и собиралась родить, по ее вычислениям, к Илье-пророку. Поздоровавшись, Ольга Михайловна молча оглядела ее и детей и спросила: - Ну, как ты себя чувствуешь? - А ничего... Наступило молчание. Обе женщины молча как будто понимали друг друга.

{07182}

- Страшно родить в первый раз, - сказала Ольга Михайловна, подумав, - мне всё кажется, что я не перенесу, умру. - И мне представлялось, да вот жива же... Мало ли чего! Варвара, беременная уже в пятый раз и опытная, глядела на свою барыню несколько свысока и говорила с нею наставительным тоном, а Ольга Михайловна невольно чувствовала ее авторитет; ей хотелось говорить о своем страхе, о ребенке, об ощущениях, но она боялась, чтобы это не показалось Варваре мелочным и наивным. И она молчала и ждала, когда сама Варвара скажет что-нибудь. - Оля, домой идем! - крикнул из малинника Петр Дмитрич. Ольге Михайловне нравилось молчать, ждать и глядеть на Варвару. Она согласилась бы простоять так, молча и без всякой надобности, до самой ночи. Но нужно было идти. Едва она отошла от избы, как уж к ней навстречу бежали Любочка, Вата и Ната. Две последние не добежали до нее на целую сажень и обе разом остановились, как вкопанные; Любочка же добежала и повисла к ней на шею. - Милая! Хорошая! Бесценная! - заговорила она, целуя ее в лицо и в шею. - Поедемте чай пить на остров! - На остров! На остров! - сказали обе разом одинаковые Вата и Ната, не улыбаясь. - Но ведь дождь будет, мои милые. - Не будет, не будет! - крикнула Любочка, делая плачущее лицо. - Все согласны ехать! Милая, хорошая! - Там все собираются ехать чай пить на остров, - сказал Петр Дмитрич, подходя. - Распорядись... Мы все поедем на лодках, а самовары и всё прочее надо отправить с прислугой в экипаже. Он пошел рядом с женой и взял ее под руку. Ольге Михайловне захотелось сказать мужу что-нибудь неприятное, колкое, хотя бы даже упомянуть о приданом, чем жестче, тем, казалось, лучше. Она подумала и сказала: - Отчего это граф Алексей Петрович не приехал? Как жаль! - Я очень рад, что он не приехал, - солгал Петр