Александр Куприн - Том 4. Произведения 1905-1907

— Благодарю вас, Сысой Великий, — сказал вежливо джентльмен в песочном костюме. — Вы можете идти на место.

Но председатель возразил с некоторой тревогой:

— Виноват. Все это интересно и очень поучительно, но… скажите, входит ли в профессию вашего уважаемого коллеги также и искусство затворять двери?

— Ah, mille pardons! [22] Ах, тысячу извинений! — фр. — торопливо поклонился джентльмен. — Я упустил это из виду. Сысой Великий, будьте добры…

Дверь была так же ловко и бесшумно заперта. Уважаемый коллега, переваливаясь и усмехаясь, возвратился к своим друзьям.

— Теперь я буду иметь честь показать вам искусство одного нашего товарища, оперирующего по части карманных краж в театрах и на вокзалах, — продолжал оратор. — Он еще чрезвычайно молод, но по его тонкой работе вы можете до известной степени судить о том, что из него выйдет впоследствии при некотором прилежании. Яша!

Смуглый юноша в синей шелковой рубахе и лакированных сапогах, похожий на цыгана, развязно вышел вперед и остановился около оратора, поигрывая кистями пояса и весело щуря большие, с желтыми белками, наглые черные глаза.

Джентльмен в песочном костюме сказал искательно:

— Господа… я принужден попросить… не согласится ли кто-нибудь… подвергнуть себя маленькому опыту. Уверяю вас, что это будет только пример, так сказать, игра…

Он обводил сидящих глазами. Маленький, толстенький черный, как жук, караим вышел из-за своего столика.

— К вашим услугам, — сказал он смешливо.

— Яша! — кивнул головой оратор.

Яша подошел вплотную к адвокату. Теперь на левой, согнутой руке висел у него блестящий, шелковый, узорчатый фуляр.

— Ежели, примерно, в церкви, или, скажем, в буфете в театре, или тоже в цирке… — начал он сладенькой скороговоркой, — сейчас вижу, это идет фрейер… извините, господин, вот хоть бы вы… фрейер — тут ничего нет обидного: просто богатый господин, который приличный и ничего не понимает. Первым долгом: какие могут быть предметы? Предметы самые разнообразные. Обыкновенно сначала часы с чепочкой. Опять-таки — где? Некоторые носят в верхнем кармане жилеточки — вот здесь, некоторые в нижнем — вот тут. Портомонет же почти всегда лежит в брючных карманах. Разве уж какой совсем ёлод положит в пиджак. Затем — порцыгар. Натурально, прежде- поглядишь, какой: золотой или серебряный с монограмом, а из кожаного кто же станет мараться, если себя уважаешь? Порцыгар может быть в семи карманах: здесь, здесь, здесь, вот здесь, здесь, там и тут. Не так ли-с? Сообразно с тем и оперируешь.

Говоря таким образом, молодой вор улыбался, блестел глазами прямо в глаза адвокату и быстрыми, ловкими движениями правой руки указывал на разные места в его одежде.

— Опять-таки может обращать внимание и булавочка вот тут-с, в галстучке. Однако мы избегаем присвоять. Теперь такой народ пошел, что редко из мужчин носят настоящие камушки. И вот я подхожу-с. Сейчас обращаюсь по-благовоспитанному: господин, дозвольте прикуриться или еще что-нибудь, одно слово, завожу разговор. Первое дело что? Первым делом гляжу ему прямо в зеньки, вот так, а работают у меня только два пальца: вот этот-с и вот этот-с.

Яша поднял в уровень своего лица два пальца правой руки, указательный и средний, и пошевелил ими.

— Видали? Вот этими двумя пальцами вся музыка и играет. И, главное, ничего тут нет удивительного: раз, два, три — и готово! Всякий неглупый человек может весьма легко выучиться. Вот и все-с. Самое обыкновенное дело. Мое почтение-с.

Вор легко повернулся и пошел было на место.

— Яша! — веско и многозначительно произнес джентльмен в песочном костюме. — Я-ша! — повторил он строго.

Яша остановился. Он был спиной к адвокату, но, должно быть, о чем-то красноречиво упрашивал глазами своего представителя, потому что тот хмурил брови и отрицательно тряс головой.

— Яша! — в третий раз с выражением угрозы произнес он.

— Эх! — крякнул досадливо молодой вор и нехотя повернулся опять лицом к адвокату. — А где же ваши часики-то, господин? — произнес он тонким голосом.

— Ах! — схватился караим.

— Вот видите, теперь — ах! — продолжал Яша укоризненно. — Вы все время на мою правую ручку любовались, а я тем временем ваши часики левой ручкой соперировал-с. Вот именно этими двумя пальчиками. Из-под кашны-с. Для того и кашну носим. А как у вас чепка нестоящая, шнурок, должно быть, на память от какой мамзели, а часики золотые, то я чепку вам оставил в знак предмета памяти. Получайте-с, — прибавил он со вздохом, протягивая часы.

— Однако ловко! — сказал смущенный адвокат. — Я и не заметил.

— Тем торгуем, — заметил Яша с гордостью.

Он развязно возвратился к своим товарищам. Оратор между тем отпил из стакана и продолжал:

— Теперь, милостивые государи, следующий из наших сотрудников покажет вам несколько обыкновенных карточных вольтов, которые в ходу на ярмарках, на пароходах и на железных дорогах. С помощью трех карт, например, дамы, туза и шестерки, он весьма удобно… Впрочем, может быть, господа, вас утомили эти опыты?

— Нет, все это крайне интересно, — любезно ответил председатель. — Я бы хотел только спросить, — если, конечно, — мой вопрос не покажется вам нескромным, — ваша специальность?

— Моя… гм… нет, отчего же нескромность?.. Я работаю в больших брильянтовых магазинах, а другое мое занятие — банки, — со скромной улыбкой ответил оратор. — Нет, вы не думайте, что мое ремесло легче других. Достаточно того, что я знаю четыре европейских языка: немецкий, французский, английский и итальянский, не считая, понятно, польского, малорусского и еврейского. Так как же, господин председатель, производить ли дальнейшую демонстрацию?

Председатель взглянул на часы.

— К сожалению, у нас слишком мало времени, — сказал он. — Не перейти ли нам лучше к самой сути вашего дела? Тем более что опыты, которых мы были только что свидетелями, в достаточной мере убеждают нас в ловкости ваших почтенных сочленов. Не правда ли, Исаак Абрамович?

— О да, совершенно! — подтвердил с готовностью адвокат-караим…

— И прекрасно, — любезно согласился джентльмен в песочном костюме. — Графчик, — обратился он к курчавому блондину, похожему на маркера в праздник, — спрячьте вашу машинку, она не нужна больше. Мне осталось, господа, всего несколько слов. Теперь, когда вы удостоверились в том, что наше искусство хотя и не пользуется просвещенным покровительством высокопоставленных особ, но оно все-таки — искусство; когда вы, может быть, согласились со мною, что это искусство требует многих личных качеств, кроме постоянного труда, опасностей и неприятных недоразумений, — вы, надеюсь, поверите также, что к нашему искусству можно пристраститься и — как это ни странно с первого взгляда — любить и уважать его. Теперь представьте себе, что вдруг известному, талантливому поэту, легенды и поэмы которого украшают лучшие наши журналы, вдруг ему предлагают написать в стихах, по три копейки за строчку и притом за полной подписью, рекламу для папирос «Жасмин»? Или кого-нибудь из вас, блестящих и знаменитых адвокатов, вдруг оклеветали в том, что вы промышляете лжесвидетельством по бракоразводным делам, или пишете в кабаках прошения к градоначальнику для извозчиков? Конечно, ваши родные, друзья и знакомые не поверят этому, но слух уже отравил вас, и вы переживаете мучительные минуты. А теперь представьте себе, что такая позорная, неизвестно кем пущенная клевета грозит не только вашему доброму имени и спокойному пищеварению, но угрожает вашей свободе, вашему здоровью, даже вашей жизни?