Владимир Короленко - Таланты

- Как же это может быть?

- Талант... Воображение-то выше его ума. Так живо умного человека себе представит, что тот даже и умные вещи говорит, которых сам-то он, автор, своим умом и не придумал бы никогда... Так вот оно что. Можно ли после этого удивляться, что наш-то идиотик умных и интересных людей на сцене представлял? И так играл, представьте, что рецензенты называли его "умным актером". Завоевал всех, да и только. В том числе и бедную Калерочку. Любил ли он ее действительно, потянуло ли его, как зеленого гимназиста тянет иной раз к даме бальзаковского возраста, только наш гений стал оказывать милостивое внимание примадонне. Нахал... Избалованный общими этими овациями, он и тут держал себя Тамерланом. Ах, очень мне горько бывало минутами... Ломается он, а она любуется. Он глупости говорит, а она каждое слово ловит, как на икону смотрит... Преклонение, благоговение, восторг... Он ломается несносно, а она за каждым его жестом устремляется... Не знаю, чем бы и кончилось, да Граматин, спасибо, выручил. Вы Граматина не видывали? Резонеров играл. Умно, но не талантливо. Человек очень образованный, тактичный, джентльмен на сцене и в жизни, роли обдумывал со всех сторон, всем давал полезные советы, но в игре его не было того непосредственного огонька, той отгадки, которая была у дурачка Смирнова... И странно, заметьте: природа не обделила и его талантливостью, только этот дар поднесла ему в другой форме: положительное дарование ко всем видам спорта. Велосипед, трапеция... верхом ездил, как кавалерист, на рапирах не имел соперников даже в среде немецких буршей... И был он, надо сказать, давно и сильно предан Калерочке. Много страдал, но нес свой крест с достоинством. Всего тяжелее досталось бедняге это увлечение Калерочки юным пошляком Смирновым... Тут уже не мог сдержаться, стал заметно ревновать, осунулся, потерял сон. Смирнова ненавидел от всей души... Однажды в свободный вечер собрались мы у Калерочки чай пить. Говорили о том, о другом, и не помню уж по какому случаю, вот так же, как у нас теперь, - зашла речь о таланте. Принялись судачить о своей братии, преимущественно отсутствующих, хотя и присутствующим тоже не давали спуску. Смирнов говорил мало, но глупо, и, что было всего глупее, - держался совершенным властителем. Ему, видите ли, было неприятно, что в этот вечер у Калерочки он не один. Может быть, он как раз возлагал на него надежды, только он явно выказывал всем нам оскорбительное пренебрежение, не скрывал дурного расположения духа, много пил и начинал пьянеть. Между прочим, когда заговорили о талантах, он вдруг как-то вульгарно грубо вмешался в разговор...

- Слушаю я, слушаю, - говорит, - и все это пустяки... Никто не знает, что такое талант... Ведь вот и вы, господин Граматин, не знаете? А? - И посмотрел на Граматина нахальными глазами... Бывают такие взгляды, в которых как-то сразу отразится вся, так сказать, ситуация. И на этот раз в пренебрежительной фразе Смирнова все мы сразу услышали и то, что он, Смирнов, всех нас считает ничтожествами, и что он недоволен нашим присутствием, и что он торжествует над Калерочкой, а Граматина считает бездарностью. И сразу стало как-то особенно тихо.

Граматин сидел весь вечер молча, не принимая участия в разговоре. На вопрос Смирнова он поднял голову и очень спокойно, даже вежливо ответил:

- Я могу, если вы непременно желаете, удовлетворить ваше любопытство, господин Смирнов.

- Н-ну-с, - тот говорит. - Это оч-чень любопытно, что господин Граматин может сказать о... таланте!..

- Талант, - ответил все так же спокойно Граматин, - есть драгоценная ноша, которую судьба часто взваливает на спину осла!

- Ха-ха-ха! - захохотал Грегуар. - Это замечательно.

- М-да... остроумно, - поддержал поэт.

- А главное, - ведь удивительно верно! Афоризм, и сам по себе имеющий цену, удивительно шел к данной минуте. Анюточка, наивное существо, как услышала это, так из груди у нее вырвалось этакое выразительное: а-а-х... и даже руками всплеснула... Граматин сказал это так просто и вежливо, точно совсем не подозревал, куда попадает его ответ. Положение вышло такое, что и умному человеку впору. А Смирнов был, говорю вам, остолоп. Услышав ответ Граматина, он даже несколько разинул рот, повел глазами, как бык, увидевший красное сукно, и сказал:

- Это вы... милсдарь, - по моему адресу?

Граматин сдержанно ответил:

- Вам лучше знать, насколько вас тяготит этот груз...

Анюточка прыснула так выразительно, что не могли удержаться и другие. Улыбнулась даже Калерочка, и Смирнов увидел эту улыбку. Лицо его сразу сделалось свирепо, он поднялся, слегка покачнувшись, из-за стола и... неожиданно для всех, кинулся на Граматина с кулаками... Ну, тут произошла неожиданность. Граматин, высокий этакий и стройный, как стальная пружина, сразу поднялся, сделал что-то, и через несколько секунд Смирнов с недоумением на лице лежал на полу, под стенкой... Граматин без суеты, без возни, уложил его как-то спокойно, как можно уложить бревно под стенкой сарая...

- Превосходно! - сказал экспансивный Грегуар, вскакивая со стула. - Ну, и что же?..

- Да что же, - дуэль. Оба учились в одном университете, только Граматин лет на двадцать ранее... Ну, два бурша... Час и место... рапиры... Их предложил на свое несчастье сам Смирнов.

- Неужели Граматин убил его?

- Нет, только после дуэли у Смирнова оказался отрезанным самый кончик носа... Положим, хирурги ему опять этот кончик пришили... И, представьте, даже пришили недурно. Однако... карьера его оказалась совершенно испорченной... Точно вместе с кончиком носа Граматин отрезал у него драматический талант...

Грегуар опять захохотал:

- Ну, послушайте! Ну, это невозможно... Вы нас просто дурачите...

- Я вам рассказываю то, что было. И что же тут невероятного? Артистический талант, - это своего рода двусторонний гипноз. Артист гипнотизирует массу, а она обратным, так сказать, током гипнотизирует его самого. И у Смирнова этот самогипноз был в степени превосходной. Первый любовник!.. Он был уверен, что он Адонис. И в жизни, и на сцене. Манера у него была чисто кавалерийская: шел уверенно в атаку в самообаянии красоты. И особенно гордился - носом. А тут - чувствует: уязвлен в самое ответственное, так сказать, место. Стал все смотреться в зеркало и щупать кончик носа. Товарищи, вдобавок, народ подлый. То и дело пристают с вопросами: "Ну что, ну как?.. Покажите, пожалуйста..." - "Удивительно, - ведь совсем почти незаметно". - "Нет, все-таки заметно..." - "Говорят, со временем станет лучше". - "Нет, со временем станет хуже..." Ну, и т.д. Бедняга сосредоточился весь на этом: стал спрашивать у посторонних, как они находят его нос, и понемногу обратился в посмешище. На сцене тоже потерял весь апломб, ежился под биноклями, отворачивался... Одним словом, потерял эту гипнотическую уверенность в своей власти над публикой, а с нею потерял и власть.