Всеволод Котов - Зорбэ

Всеволод Котов, Олег Сурнов

Зорбэ

- О, Андрей, я вижу облака !

- Сие не облака, - сие ваши гнусные мысли о солидаризме.

- Т, к ведь война ж, Кларо!

- Однако, хищный вы гусар!

- Фурнитура, да-с, -сказал подоспевший вовремя поручик Рыбов.

- А вы говорили- красные победят,- сказал некогда бывший зять, который был болен с детства и не выздоравливал.

- О боже, опять в эмиграцию, выдохнула графиня, разбив свою самую драгоценную вазу о крышу Антона в прошлом году.

- О, милочка, да вы сама респектабельность,- произнес с подобострастием лакей Гашек.

По наружности он был поляк, хотя на самом деле- Андрей.

Итак перрон закончился- Франция.

Зубовожатые гости, робко поторапливаясь, покидали вагон, лобызая друг другу и пытаясь всячески угостить...

И лишь Сыров был грустен. А за околицей проходили комиссары из военного комиссариата, и вежливо улыбались, скалив белоснежные на солнце зубы.

Ворона Пихтовна была занята своим неотложным делом, а именно вязала носки Павлу.

Павел Пыжов, будучи коммивояжером графини Зорбе, очень сильно смеялся рвотным смехом, когда графиню замечали. Ее беспристрастная участь к самцам нынешнего поколения была неотразима. И дети ее понимали.

Молодой профессор, воспитатель детского сада, и просто Гоша, грязно резвился в патологии своего сознания, издавая доселе весьма неприличные мучные звуки.

Эксперт был как всегда замешан во всем, и поэтому был всегда виновен или, по меньшей мере, первым подозреваемым.

На море бултыхались осипшие от прохожих жучки и вязко пели птицы. Вася Курочкин ковырялся в ноздре и чувствовал себя солнечно.

Сие благополучно приснилось всем пребывающим в вагоне - ресторане поезда "Брянск - Париж".

....................................................................................................................................................

И вот перед глазами замелькали орлы и маленькие ежики.

- Да это ж Копенгаген ! - заметил Трусцой (длинный и худой как вешалка революционер).

Да, сие действительно было не что иное как славный город Копенгаген с его окрестностями и незавидными достопримечательностями.

И все вышли в тамбур сблевнуть по родине.

В тамбуре стоял маленький прижимистый человечек, грязно куривший папиросу и похожий на войну.

- Вот оно! - воскликнули все хором. - Светлое будущее нашей демократии. И все кинулись бежать.

- Ниче, все там будем! - как бы подчеркивая ситуацию, Пьер Качковский завернул ремень к боку и вышел вовне. (Больше мы его не видали, поэтому о нем больше не будет)...

...А тем временем княжна Ольга Зорбэ сошла на станцию со своими спутниками и, дико высморкавшись, утонула в своих мыслях.

- Фу ты, ебтить, свобода однако, -протрещал сквозь кожу лакей.

- Nous sommes tres charmes vous d`avoir ici, - произнесли Джордж Денессанс и Франц Декадэнс, два деградирующих мещанина, в прошлом рантье и склочники, ныне отпетые поборники справедливости и прелюбодеи. Да-с. На их тусклых физиономиях было написано :"Ланч."

В ответ наши друзья улыбнулись им ровно на тринадцать копеек с мелочью.

- Устали-с, с дороги. Да-с, - подслюнявил лакей.

- Да-с, - пробасил многозначительно коммивояжер Павл Пыжов.

- Мон шергхр, - глупо улыбнулась госпожа, думая, что сказала нечто конкретное.

И все пошли в театр принимать "ланч" ...

Осмотрев город Василь Трусцой (революционер, убежденный атеист по бабушке),решил действовать незамедлительно, но размеряя.

- Где у вас дома терпимости?

- Не ките па, же ву при...

- Ого, - подумал Трусцой (революционер, раньше его звали Сергей, и непонятно к чему он это вспомнил, а мамочка все наровилась называть его Серж, но он противился этому, писал в кастрюлю и убегал на баррикады строить танки. Так он провел свое детство и стал незыблемым революционером).

И посетил. .....................................................................................................................................................

Тем временем Зорбэ ни о чем не подозревая курила трубку и перекатывала из ладони в ладонь последнее золотишко, (которое Трусцой как раз собирался изымать для нужд партии).

Ольга об этом не знала, но на всякий случай у нее был коммивояжер. В нем то она и прятала свои женские шалости.

Хо-хо.

Но сейчас мы отдаляемся от образа княгини Зорбэ, так как она занималась как-раз своими шалостями с неким коммивояжером...,и нам бы лучше этого не знать.

На утро Василь Зубов открыл свой саквояж и громко ударил в барабан. Незабыв о наступающем дне, он сочувствовал всем пожилым и единорослым дамочкам, и тем был временами горд. Но теперь ему было не до этого - он теперь жил в часовне и питался отбросами со стола Графини и ее пса Полкана, который то и дело ласково щипал его за подбородок, оставляя многочисленные шрамы по всему его телу. Зачиналась заря, но Графиня уже не спала - она мусолила свою новенькую новогоднюю шкатулку и нервно грызла семечки, робко посматривая за заборы на проходивших мимо воров. И просто ротозеев.

Эксперт, позавтракав и прокашлявшись, незамедлительно вышел семимильными шагами из своей комнаты в узкий коридор, и не сшиб официантку, которая затем была очень благодарна ему за это всю ночь...

Борис Князев, так звали младшего подпорутчика на услужении у посла Графини, был чисто одет и грязно выбрит, в спешке покидая свои апартаменты уже одним ухом садился в трамвай, двигавшийся по шоссе в направлении Сажи Утраченной и Большого Желчного переулка имени Клюквы. Восьмиэтажный подполковник Сбруев жадно пожал руку товарищу Эксперту, тем сжав его до мякоти и до самых неприличных мест его недолгого пребывания на земле. Эксперт, едва стесняясь, корчась от боли, но всеми усилиями стараясь не показать этого, вежливо улыбнулся в сторону огромного подполковника, с одной стороны которого виднелся тонущий в мыслях город, а с другой - дорога, ведущая туда, куда бы больше всего не хотелось бы Эксперту попасть - в посольство Венгрии, от чего у него сугубо сводило колени к нижнему основанию позвоночника. А за подполковником уже, казалось, ничего существенного не могло быть видно, лишь конец всего пути и всех усилий этого маленького заурядного человечка, который уже часом вошел в землю на четверть сажени. И, стесняясь, продолжал пожимать плечами, и горбиться и узиться.

По утрам Трусцой занимался джоггингом, то есть чинно, открывая мизинцем дубовую дверку и выглядя джентельменом на все сто, входил не распахивая дверь и улыбался дамам, не давая тем даже тени сомнения. А потом хватал ящик пива и бежал, бежал, бежал, бежал... в Лувр, где он был знаком с местной сторожихой - милой пышечкой Мари Дэ Борже и громко улыбался. Вечером все повторялось. С утра было тоже самое. А в течении дня Василь тщетно пытался вспомнить цель своей жизни, от обиды гневался на Мари, сбрасывал ее с балкона, в результате чего та стала выглядеть помятой, разбитой, в длинных морщинах, ей становилось все дурнее и концу недели она подала на запчасти. До сих пор еще можно отыскать ее маленькую могилку на средней клумбе дома No13 среди обезвреженных воробушков и котов.