Евгений Козловский - Киносценарии и повести

- Тю-тю-тю-тю-тю... - выступил первый наперерез женщине и сделал козу. - Какая хорошенькая девочка!..

Певица оглянулась и увидела третьего.

- Да что вы, ребята, - сказала. - Я уж давно... бабушка...

***

Темная мужская фигура, потягивая пиво "Bayerokt" из высокой темно-красной банки, стояла у окна лестничной площадки в парадном напротив и наблюдала сцену.

Там какое-то время длились кошки-мышки, потом - пронзительный женский крик, тут же прерванный ударом... И началось жесткое, жестокое избиение женщины троими бугаями...

***

"Раковая шейка" - милицейский патруль, - медленно продвигаясь переулками, чуть притормозила.

- Кричат вроде? - прислушался сидевший за рулем сержант и врубил передачу. - Ишь, говноеды, чо делают, - показал напарникам на стоящий при въезде в переулок "кирпич". - Движение все организовывают... - и сплюнул в окно, снова прислушался. - Как, тихо? - сверил свое впечатление с впечатлением товарищей.

- Тихо, - успокоил с заднего сиденья мент и погладил автомат.

- Поехали, - сказал третий.

"Раковая шейка" медленно проехала по переулку: уже совершенно пустому, - ни парней, ни женщины, - и свернула за угол.

***

Алексей, пьяненький, веселый, гнал по переулку длинную темно-красную банку из-под пива и пел песенку про пять минут из "Карнавальной ночи".

Ударившись о смерзшийся снежный ком, банка срикошетила в подворотню и медленно, крутясь, остановилась возле самого невидящего глаза лежащей без сознания Певицы, нацелилась клювом изображенного орла.

Алексей завернул за банкою и увидел женщину.

- Эй, что с вами? - склонился над нею, пытаясь заглянуть в лицо, превращенное ребятками с лампасами в сплошной синяк

Певица застонала, что сделало ненужным выяснение: жива ли.

- Милицию? Скорую?

- Пожалуйста, - сказала Певица. - Не надо ничего. Это ГБ. Везде все схвачено... И домой нельзя... - Улыбнулась, если это слово можно было применить к этому лицу, выдохнула. - Господи! Как вы похожи на моего отца... - и вырубилась.

Алексей тоже слегка улыбнулся, наклонился, взял Певицу на руки - точно: как маленькую дочку, - и понес...

***

Такси подвернулось подозрительно быстро. Шофер оказался подозрительно услужлив: помог Алексею втиснуть Певицу на заднее сиденье. Сам Алексей, открыв обычно наглухо задраенную в таксомоторах левую пассажирскую дверцу, сел рядом, положил голову Певицы себе на колени, ласково-успокаивающе поглаживая по волосам. Шофер, не спросив почему-то - куда, - тронул с места, вывернул на Тверскую, малолюдную, но всю в зазывающих, горящих витринах и рекламах, и поддал газу...

Одному Богу известно - обратила бы Певица внимание на все эти подозрительности, будь она в состоянии хоть что-нибудь воспринимать.

***

Такси зарулило во двор одного из монстров сталинской Москвы - небоскреба в Котельниках.

Алексей с помощью шофера извлек из машины Певицу. Она пришла в себя:

- Где я? Куда Вы меня привезли?

Алексей широко улыбнулся:

- А куда б тебе хотелось?

Певица невольно отозвалась на улыбку улыбкой:

- Куда скажете...

- Тогда отдыхай...

...Обитая железом служебная какая-то дверь...

...служебный же, неухоженный, огромных размеров лифт...

...лесенки, коридоры, двери...

...которые Певица видела как бы в полусне...

...и, наконец, покой старого кожаного дивана.

Заботливые руки Алексея стягивают с Певицы сапоги...

...подкладывают ей под голову подушку...

...и Певица проваливается в сон...

***

...в котором - солнце, море, город Севастополь начала пятидесятых годов.

И - отец, пронизанный этим солнцем, сидящий под окном у стола и, потягивая прямо из горлышка "жигулевское", выклеивающий плашки на самодельном баяне.

А за окном - летящий по ветру парусник...

***

Разбудила Певицу собственная ее же песня, громкая, искаженная хилым хриплым динамиком дешевенького приемника.

- Валь, ради Бога, заткни ты эту блядь... - еще не открыв глаз услышала Певица голос давешнего своего спасителя, и реплика почему-то не огорчила, не обидела, а вызвала улыбку, от которой тут же стало больно избитому лицу.

Песня смолкла.

Певица осторожно приоткрыла глаза, повела ими вокруг.

Из странного восьмиугольного, неестественно высоко расположенного окна лупило солнце, о существовании которого еще вчера можно было только подозревать. Под окном сидел за столом как две капли воды похожий на отца Певицы Алексей и, потягивая пиво из высокой жестяной банки, тоже чего-то мастерил.

Помещение было бесконечным, довольно, впрочем, широким коридором, начинавшимся под окном и уходящим куда-то во тьму и обставленным сотнею давно отслуживших, но, как правило, либо довольно удобных, либо довольно - некогда - красивых вещей: кожаных кресел и диванов, шкафчиков, этажерок... Пара вещиц была любовно и тщательно отреставрирована и, снабженная внушительными ценниками, вполне могла занять место в модном антикварном магазинчике. Стены украшало несколько живописных холстиков в простых рамах - холстиков на редкость хорошего вкуса: окна, крыши, все подробно до гиперреализма...

- За что ж Вы, интересно, так сильно ее не любите? - подала Певица голос.

Алексей обернулся.

- Порошину-то? Вишь, Валентина - человека разбудила, - крикнул куда-то в глубину. - А за что ее любить-то? Я вообще их всех не люблю, кто при большевиках высунулся, - и, налив пива в чистый стакан, понес его к дивану. - Поправляться будем?

- Что Вы? - сказала она. - Я не пью. Вообще не пью.

- А что ж это ты, с трезва вчера так загремела? Тебя как звать-то?

- Дуся, - ответила Певица и подумала, что лет уже сто не представлялась этим именем, что тех, кто звал ее так, давным-давно нету поблизости.

- А я Леха, - отозвался Алексей. - Алексей. Знаешь, сколько топливный мотор для "мерседеса" стоит?

Певица, сама не понимая чему, улыбнулась.

- Штуку! - поднял Леха указательный палец и выпил пиво, принесенное ей. - А я за пятьсот - чиню, - кивнул на верстак. - Народный умелец! Ну чего, врача тебе вызвать или домой отвести. Где живешь-то?

- Если можно... - сказала Певица, - я еще немножко у вас полежу, ладно? Без врача.

Леха расхохотался.

- Понравилось, что ли? Ну давай, лежи. А я тут это... - вернулся к столу. - Ладно? Обещал к вечеру.

- Разве ж она виновата? - после некоторой паузы спросила Певица.

Леха обернулся:

- Кто?

- Эта... - Певице как-то совсем неловко, совсем странно было произнести собственную фамилию в этом контексте.- Порошина. Разве ж она виновата, что родилась... как Вы выразились... при большевиках?

- Я ж никого не обвиняю... Сам, может, почти такой. Просто сказал: не-люб-лю! Имею я право кого-нибудь не любить?

- Что ж ей: не петь было?

- Не знаю, - ответил Леха, занимаясь мотором.

- Большевики-то как раз ее и не любили. Терпели. Потому что она обыкновенным людям нравилась. Знаете, какие раньше давки на ее концертах были...