Андрей Кучаев - В германском плену

В день концерта я пришел в замок Заарн. Один, без жены. Я готов был на авантюру, не хотелось подставлять близких. Зал был почти полон, однако солидная группа социальщиков шилась поодаль от двери и Тамары, все они надеялись на халяву. Я их понимал. И тоже встал с безразличным видом у стенки. Тамара смотрела на нас, как на врагов прекрасного. Мы позевывали. "Пора начинать",- сказала по-немецки распорядительница из Общества с немецкой стороны. "Закрываю двери!" - громко сказала Тамара. И она-таки закрыла двери. Мы подождали, когда польются рулады рояля, потом тихонько стали просачиваться в зал. По одному - свет в зале был пригашен, освещалась только сцена. Все понемногу растворились в рядах, один я как-то неловко застрял у колонны. Певец, естественно, начал с немецких песен Шуберта. Аплодировали жутко. Кричали "бис" и "браво". Я набрался наглости и воздуха в легкие и крикнул: "Ямщика!" "Минутку, товарищи!" - сказала Тамара. "Херрен, херрен, господа",негромко подсказала изменница Инна, она буравила меня взглядом, и я знал, что сейчас последует. "Майне дамен унд херрен! Энтшульдинген! - начала с извинений Тамара.- Некоторые находятся в зале без билетов. Или покиньте зал, или приобретите у меня билеты!" - ультимативно закончила она. Народ прижал уши. Певец сдвинул брови. "А "Ямщик" будет?" - спросил я. "Я не пою этой вещи",сухо сказал певец со сцены. "Тогда "Бродягу"",- сказал я примирительно. "Такой вещи мы не знаем",- сказал от рояля аккомпаниатор. "По диким степям Забайкалья",- рыл землю я. "Он срывает концерт, по-моему",- сказала изменница Инна. "Покиньте зал, това... херр Кучаев",- поправилась Тамара. "За "Бродягу" я дам чирик",- больше от безнадеги наглел я. "Нельзя же быть такими мелочными",- подумал я себе в оправдание. "Не пою я "Бродягу"!" - крикнул певец фальцетом и закашлялся. "Все! Я ушел! Нет так

нет!" - Я полез через чьи-то немые плечи и локти, спины и груди к выходу. В спину мне несся кашель певца. Половина зала шикала осуждающе, половина сочувствовала молча. Я вышел и закурил. В зале кашлял певец. Потом к нему присоединился аккомпаниатор - товарищ по работе, коллега. Потом басом закашлял мой знакомый Косолапов, я знал его кашель - как из пушки. Мелко затявкала кашлем Инна. У нее эти простуды - аллергические, идут такими очередями, я как-то пережидал полчаса, когда она переводила для меня в арбайтсамте. Захихикала-закашляла распорядитель-немка, очень по-немецки заперхала. В конце концов весь зал принялся на разные голоса "цу хустен" - хорошее немецкое слово, передающее звукопись процесса. Концерт прервали, объявили перерыв. Я смылил вниз, чтоб не раздражать людей, стал под лестницей, наблюдал, как певцу побежали за минералкой в бар-кафе. Минут двадцать шла шуровка. Потом все, с билетами и без, повалили в зал, уселись. И тут произошло такое, в чем я ну совсем не повинен! Открылось окно во дворе замка, оттуда понеслись звуки магнитофона: народ, живший в этом крыле, был из России, я знал кое-кого, сейчас вспомнил; иногда они гуляли. Между прочим, Тамарины друзья из Питера. "Ямщик, не гони лошадей! - пел мальчишеский голос, наподобие Робертино Лоретти.- Мне некуда больше спешить..."

"Закройте окно! - потребовала Инна.- Плотнее!" "Начинайте, Альберто",попросила Тамара. "Сбегайте кто-нибудь! Уймите их!" - взмолилась дотоле молчаливая жена певца, скромная женщина. "Я знаю, чьи это штучки",- сказала Инна. "Я тут ни при чем",- веско сказал я, просунувшись в дверь. "Из-за него я сорвал голос!" - едва не плача крикнул Альберто Секундо. "А вы попробуйте "Ямщика" тоже! - предложил я.- Кто кого?!" "Мне некого больше любить..." - пел задорный мальчишеский голос в отдалении. И вдруг в певце что-то лопнуло, и он закончил: "Ямщик, не гони лошадей!" Тут начался всеобщий гвалт. Инна зарыдала. Тамара обняла Секундо, успокаивая истерику. Жена певца набросила на него пальто, как на бесноватого. Я ушел.

Шли недели и месяцы. Я не терял надежды услышать заветный голос. Услышать любимые песни: "Ямщика" и "По диким степям". В конце концов нам мешали случайные обстоятельства, какое-то невезение. На Рождество Общество устраивало детский праздник. Я пошел посмотреть безо всякой задней мысли. Просто хотелось окунуться в немецкую рождественскую атмосферу, хотя и посредством "общественного" мероприятия. В зале Общества было многолюдно от детей и родителей. Работал буфет. Первый, кого я увидел, был Секундо. Он тоже увидел меня. Сразу. И немного побледнел. Я постарался придать лицу и всему своему облику непринужденный и даже несколько разудалый вид: "Ничего не было, а если было - забудем".- Подошел с этим к певцу, насильно обнял его и попытался расцеловать. Он слегка отшатнулся, но тоже сделал какое-то почти приветливое лицо. "С наступающим",- сказал я. "И тебя также",- ответил он. "Пришли немножко развеяться?" - спросил я. "Нет, я тут по делу, меня пригласили сыграть Деда Мороза, Николауса по-здешнему",- сказал певец. "Как трогательно!" - поддержал его я. "Пора! Пора!" - захлопала в ладоши Тамара, обращаясь к Секундо. "Пойду переоденусь",- сказал он. Я пошел в буфет, взял пирожное и кофе. По случаю праздника наблюдалась кое-какая скидка. Вскорости появился неузнаваемый Секундо в костюме Николауса: красная с белой оторочкой шапка, шуба в тон и посох, загнутый на конце, как папская булава. За исключением этой загогулины вполне русский дед. Он зычно приветствовал ребят. В зале были и немецкие дети, и наши, некоторые говорили по-немецки уже лучше, чем по-русски. Разноязыкий хор приветствовал Николауса. Он взял за руки мальчишку и девчонку, те зацепили еще детей, и по залу и через сцену пошел хоровод. Николаус напевал песенку по-немецки, детскую шутливую песенку. Дети вразнобой вторили. Потом начался импровизированный концерт. Я поймал себя на том, что с самого начала борюсь с желанием то ли крикнуть, то ли шепнуть Секундо на ухо: "А "Ямщика" не исполнишь?!" И осаживал сам себя: "Не время и не место". Между тем взрослые вовсю угощались в буфете, пока дети читали немецкие стишки и танцевали какую-то польку-кокетку на сцене. Больше всех угостился Секундо. "Специально для тебя! Сюрприз!" - сказал он и полез на сцену. Сначала он попробовал микрофон: "Ооо! Аааа!" Микрофон начал безумно фонить. У всех заложило уши. "Уберите микрофон!" - рыкнул Секундо. Микрофон убрали. Он победоносно посмотрел на меня, повел широко рукой и начал: "Ямщииик..." В ту же секунду он сделал шаг, наступил на полу шубы и рухнул со сцены. Надо ли говорить, что была "скорая помощь". Я приносил ему в больницу апельсины, говорил он со мной мало. Но все же говорил. Я ведь ни в чем не был виноват, если разобраться. Так бывает иногда в жизни: все хотят как лучше, все полны самых благих, даже лирических намерений, а жизнь пускает все насмарку. "Больше не буду попадаться на его творческом пути! - решил я твердо.- Буду мечтать, мечтать о том, что каким-то чудом кто-то споет мои любимые песни". Однако я обманывал себя, мне хотелось услышать мои песни именно в исполнении Секундо! Это была навязчивая идея. Он вышел из больницы, получил квартиру в центре города. Дал концерт аж в Дюссельдорфе, в Иоханнескирхе - престижном зале, и билеты были недешевы - об этом мне рассказали друзья Тамары, жившие как раз в том крыле замка-монастыря Заарн. Я слушал вяло. Я-то один знал, что так и не исполнилась не только моя мечта - мечта еще одного человека, артиста, певца по имени Альберто Секундо. Опасная, как подтверждали обстоятельства, мечта, и не просто опасная, а опасная для жизни.