Ольга Кучкина - Вот ангел пролетел

В санаторий отвезли, практически умирающую. От несчастной любви. Туберкулез был диагноз для галочки. Роберт пропал, и жить стало незачем. Колька оставался последней надеждой. Снарядила его, как почтового голубя, в последний путь, сама легла отходить. А голубок принес не весточку, а вестника. За гонорар: ножичек с перламутром, пальчики оближешь. Подарок его же, Роберта, между прочим. Но тут ничего жалко не было. Пат! Роберт! Роберт! Пат! Описать свиданье невозможно, иначе сплошь сопли да вопли. Не нужно этта никому знать, кроме нас двоих. В общем, то был пик нашей любви. Вышло, что вы, того не желая, бросили меня влет в объятья любимого, так что я могла уже без жизни, а без него нет.

Интересно, что Роберт, с его черными усиками, был скорее похож на Ефросинью Николавну, с ее черными усиками, чем родной сын Миха. Миха не похож. А все равно сладилось так, что мы стали жить с Михой в оставшейся ему от Ефросиньи Николавны квартире, посколь вы за бегство с жиденком прокляли и из дома выгнали. Проститутка проклятая. Проклинаем. В розовом проститучьем пространстве повторилось как свежее, притом что боле двадцати лет прошло.

20

Мон анж, почему не снимаешь меня - вопрос адресован Михе-Роберту-папашке-Сашке. Снимаешь в каком смысле, в проститучьем, вопрос вернулся от Михи-Роберта-папашки-Сашки. Мамашка молча стучала молотком, обивая плитку, старательница. Я спала и со сна не соображала, что где, а стук молотка, который стал уже стук в дверь, будил и пробуждал. Вперлись вдвоем: негр Ира и медная Ульяна. Алексан Алексаныч нас прислал. На кой? Ехать покупать вам вещи. Какие вещи? Какие захотите, но уложиться в бюджет. А какой бюджет? Хороший. А где деньги? А деньги у нас с собой. А давайте, девушки, их мне, я сама все, что надо, с ними сделаю. А нам так не велено. А как велено? Чтоб мы рассчитывались. Не доверяете? Ну что вы. Не ну что вы, а не доверяете, и неча вола крутить, а раз так, поворачивайте оглобли и марш отсюда. Мордашки повытянулись. Особенно у черной.

К вам как к человеку, а вы...

Вот именно, как. А не просто человеку. Что и показывает. Марш.

Господи, да на что вы обиделись?!

Много чести. Просто лежу и размышляю, какого рожна я здесь лежу, а ты мешаешь.

Вам не нравится здесь?

Не-а.

Да вы что, не может быть!

Хошь сказать, неужли на помойке лучше? В одном смысле нет. В другом да.

На ходу мысль ловите.

Сашка отмечал.

В каком же на помойке лучше?

Тебе не понять. До поры до времени.

Ой, тьфу-тьфу!

Не боись. Пока живой, ничего не боись. Опыт показал. А уж когда мертвый, тогда и вовсе не боись.

Какой же у вас такой опыт? Как это все с вами случилось?

Обе подступали ко мне с разных боковин кровати, с глазами торчком, полными девичьей любознательности, готовые выслушать, чего никто не знает, заранее гордые, что никто не выспросил, а они выспросили, повезло, и вот сейчас из этой бочки польется.

Засмеялась.

Как у Сашки, простосердечно выпытывать, у вас, подруги, не получится. Встаю. Шампанское в ведерке есть?

Нет.

Ну и хрен с ним. Обождите там.

За завтраком в опять же зазеркальном каком-то закутке черная Ира спросила: а верно, в Алексан Алексаныче есть шарм и такая власть над человеком, что...

Дала ему, спросила, чтоб пресечь амикашонство.

И тут увидела, честное слово, как негр покраснела.

21

Итак, одежа, как кожа, была сожжена. Лягушка, вылезя из болота, с осторожным любопытством, коего не находила или не разрешала себе на болоте, оглядывалась окрест. Не переча судьбе и случаю, не страшась ничего и никаким фуфлом не обольщаясь. Москва изменилась. Из домашней, темной, теплой стала модной, расфуфыренной, с блестками и мишурой. Нравилась ли новая? Не знаю, меня не касалось. Один-единственный раз выезжала за рубеж, в составе университетской группы, и сразу в Париж. Барышни кипятком писали: ах, Париж! Я б тоже писала, но он меня не касался. Да, Монмартр, да, Нотр-Дам, да, Елисейские поля. То же самое, как высадили бы на Луну. Чужое. Чужая жизнь. Чужая краса. Ко мне не пристанет. Я приехала и уеду. А новомодная московская зараза приставала глубже, чем могла про нее сказать: пришла и уйду. Хоть и ощущенье зарубежа.

Почему не снимаемся, спросила приставленных ко мне девок в магазине меж двумя примерками чего-то, на что и не смотрела. Магазинные залы тоже были непохожи. Я имею в виду тьму, грязь, плевки на выщербленном полу, унылые ряды одинаких товаров, все, к чему привыкли за годы и десятилетия советской жизни. А вот возьми и исчезни, как заколдованное. Когда успело? Повсюду царила жизнь инакая. Как в отеле, так в шопах, как они называли, сверкали огни, стекла, никель, пластик, зубы, ноги, ногти, когти, золотые и серебряные цепочки, браслеты, серьги, клипсы, не старые кассовые аппараты, а новые компьютеры, все яркое, искрящее. Вещи не прятались, не лежали взаперти, охраняемые злыми или тупыми продавщицами от нескромного взора и назойливого покупателя, а сами бросались в глаза, на открытых столах, на зазывных плечиках здесь и там, подходи, щупай, сколь хошь, прибрасывай к лицу, отбрасывай, мерь и откидывай, как негодное, хотя цена вопиет, что годное, не было бы спроса, не было б предложения. Продавщицы ходили, как манекенщицы, зазывно щерили рты. Нам тоже что-то предлагали, что-то прикидывали, накидывали, девки жадно взглядывали, заодно интересуясь не только общей картинкой, но и моей реакцией на картинку. А ее не было. Не потому, что овладела искусством держать себя в руках. Толща не пробивалась. Давно наросло. Как на ногах наросты из ороговелого вещества, так вовнутри, где разные там чувства, впечатленья и прочее гнездится, отчего нервы. А я уж объясняла, как с нервами на помойке. Короче, мне с этим сверкучим не жить, стало, и увлекаться нечем. Помалкивай, туристка. Притом уже было закуплено энное количество мануфактуры и даже что-то из купленного напялено, и даже девки повизжали на тему - ой, как вам идет. Внешне податливая, внутри не шелехнулась. Услышав вопрос про съемки, переглянулись, пожали плечиками, и опять, как с Сашкой, то ли в глазках, то ли где что проблеснуло. Все в порядке, утешили, хоть я не волновалась, начальство сказало, мы исполняем, все идет по плану. А я просто захотела отплатить спасибом за их бескорыстную суету вокруг дивана (Стругацкие, вот память). Себе-то не покупали, все чужой тетке, на чужие деньги, а запросто могли потратить на себя, слова б не вымолвила, не стукачка. Короче, я становилась расфуфыренной и модной, с блестками и мишурой, точно как лягушка-царевна. Или лучше сказать, как Москва.

22

Из купленного, разложенного в номере, одна вещь влекла, состоя из двух частей: штанов и куртки. Спортивный костюм типа Сашкиного, в каком приехал на помойку знакомиться. Этта даже в груди отмякло, как дошла покупка. Получалось, Сашка надумал и наказал девкам, в каком виде мне возвращаться и продолжать житье-бытье, когда будет кончено неизвестно что. Вспомнил, должно, как глазела на его костюм. Оказалось, еще круче. Он примчался, когда мы втроем, как близкие подружки, прикончили бутылек шампанского, какой нам опять уложили в наше отсутствие, и собирались в столовку, то есть спуститься в ресторан пожрать. Девки сообщили, что и на сей случай профинансированы. Я не привыкла с такой регулярностью питаться и предложила еще ударить по шампаневичу, они посмеялись, фигуру, мол, бережешь, до такого панибратства (панисестринства) между нами докатилось. Не успели ни то, ни другое. Сашка, заявившись, первым делом жарко и жадно бросил помощницам: ну как? Более чем, засветившись, отвечала медная Ульяна. Я подумала, что она ему тоже дала, не иначе. Костюм спортивный купили, горя глазами, поинтересовался. Конечно, ответила негр Ира. Молодцы девули, отечески похвалил Сашка, ущипнув негра за одну попу, медную за другую. Медная дернулась, негр разнеженно повела всем телом, как змея. Что мне наблюдать их любовные игры. Пошла в спальню прилечь полежать, пока они друг с дружкой гоношатся. Сашка подскочил: никаких лежанок, надевай костюм, едем. А поесть, встряла Ульяна. И поесть не успеем, время в обрез, надо успеть засветло. Куда торопимся, спросила. Увидишь, давай переодевайся, Ира, помоги, подмигнул негру. Пока Ира в спальне помогала, Сашка о чем-то шушукался с Улей, их шорох доносился сквозь наш шорох, и оба вдруг зашлись в счастливом смехе, смех был слышен отчетливо. Не поняла, на мой счет или опять обоюдоострая игра на двоих. Негр была невозмутима. Оценила девкино уменье владеть собой. Костюм был велик, но велик не мал, что-то закатали, что-то подтянули, булавками пришпилили, и к зеркалу выкатился серебряный шар с молниями, хоть сей момент в космос. Или праздник финиширует и прямо сейчас меня отправят на помойку? Не скажу, что был удар, как пришла эта мысль, но типа растерянности. А почему время в обрез, должно, ради экономии финансов, чтоб уж и номер сдать, лишнее не платить. А не снимаем чего, хотела в последний раз открыть рот для шутки, но поняла, что опоздала с открытием и шуткой, и не открыла, и не пошутила.