Леонид Андреев - Том 2. Рассказы и пьесы 1904-1907

Савва.Кондратия не видали?

Послушник.Нет, он в монастыре.

Савва стоит молча. Крик у монастыря упал, и слышно жалобное пение слепцов.

Послушник.Савва Егорович!

Савва.Папироски у тебя нет?

Послушник.Нет же, я не курю, Савва Егорович. (Плачущим голосом) . Пойдемте в лес!

Савва стоит молча.

Послушник.Они вас убьют ведь! Савва Егорович, пойдемте в лес, голубчик…

Савва внимательно смотрит на него, молча поворачивается и уходит.

Послушник.Савва Егорович! Ей-Богу, лучше бы в лес!

Липа.Оставьте его. Он, как Каин, не находит себе места на земле. Вся земля радуется, а он…

Послушник.У него лицо черное… мне жалко.

Липа.Он весь черный… Вы дальше от него будьте, Вася. Вы не понимаете еще, кого вы жалеете. Я его сестра, я люблю его, — но если его убьют, это будет счастье для всех людей. Вы еще не знаете, что он хотел сделать: подумать страшно. Это сумасшедший, Вася, страшный сумасшедший, или уж не знаю кто…

Послушник (машет рукой) . Да вижу же я, ну что вы мне говорите… только жалко мне его, ну и противно тоже. Ну зачем это он? Ну зачем? Придумывают люди всякую глупость… Эх!

Липа.У меня одна только надежда, что он понял наконец. А если…

Послушник.Ну что еще — если?

Липа.Так, ничего. Пришел он — и точно туча на солнце нашла.

Послушник.Вот вы тоже: весело вам — ну и радуйтесь же, а то «если» да «так». Нельзя без этого?

Народу незаметно прибывает. На дороге останавливаются две повозки с калеками; уже некоторое время под деревом сидит хромой с костылями и плачет, сморкаясь и утираясь рукавом. Со стороны монастыря показывается человек в чуйке.

Человек в чуйке (суетливо и озабоченно) . Калек-то надо к Ему поближе, калек-то, убогих-то. Ну, бабы заснули! Вези, вези, там отдохнешь. Ты что, дедушка, не идешь, а? Тебе с ногами тоже поближе надо. Иди, дед, иди.

Хромой (плачет) . Не могу я идти.

Человек в чуйке (озабоченно) . Ах, какой ты! Как же это ты так, а? Ну давай, пособлю, что ль… Ну, подымайся, ну?

Хромой.Не могу.

Прохожий.Не действует? Дай-ка я… Его главное дело поставить, а там он заскачет. Верно, дед?

Человек в чуйке.Ты его с того боку, а я с этого. Ну, дедушка, двигай, двигай, недолго потерпеть осталось.

Прохожий.Вот и заскакал. Так, так! Работай, дед, внакладе не останешься. (Уходят.)

Послушник (весело улыбаясь) . Как они его завели! Ловко, а? Так и пошел… ишь ты, старый!

Липа (плачет) . Господи! Господи! Какие люди хорошие!

Послушник (огорченный) . Ну чего вы? Да не плачьте же, ей-Богу. Ну чего вы? То ничего, а то плакать.

Липа.Ничего, Вася, ничего. Я от радости плачу. Отчего вы не радуетесь, Вася? Вы не верите в чудо?

Послушник.Да верю же, Господи. Только я не могу на это смотреть. Все как пьяные, лопочут, что — не разберешь. Бабу эту раздавили… (Брезгливо, с тоскою.) Они ведь ей кишки выпустили… Ах, Господи! Просто не могу. И все это так… Отец Кирилл хрюкает: уи-уи-уи. (Смеется, тоскливо.) Ну зачем он хрюкает?

Липа (строго) . Это вы у Саввы научились!

Послушник.Да нет же! Ну зачем он хрюкает? (Смеется тоскливо.) Ну зачем?

Подходит Егор Иванович. Одет по-праздничному. Борода и волосы расчесаны; очень важен и строг.

Егор Иванович.Ты чего это тут, а? Почему в таком виде?

Липа.Не успела переодеться.

Егор Иванович.А сюда успела? Куда не надо, успела, а куда надо — не успела. Иди-ка домой да переоденься. Нехорошо, нигде этого не видано.

Липа.Ах, папаша!..

Егор Иванович.Нечего ахать. А папаша и есть папаша. Вот видишь, оделся же я. Оделся и иду как надо. Да. Со стороны посмотреть, так и то приятно: оделся как надо, да. А ты бы, того, для такого дня-то, ты бы за стойкой-то немного постояла, да. Тюха удрал, чтоб его разразило, а Полька одна не управится. Нечего рожу-то кривить!

Мещанин (проходит) . Егору Ивановичу! С чудом вас.

Егор Иванович.И тебя тоже, любезный. Погоди, вместе пойдем. А ты, Олимпиада, дура, да. Как была дура, так и осталась.

Мещанин.Здорово нынче торговать будете.

Егор Иванович.Как Бог даст. А ты почему поздно? Спал? То-то вы все спите… (Уходят.)

Послушник.Как бежал я вчера, так всех светляков из шапки разронял по дороге. Растоптали их теперь. Лучше бы я их в лесу оставил… Как они там кричат, а? Чего это они? Опять, должно быть, кого-нибудь раздавили.

Липа (закрывая глаза) . Вы говорите, Вася, а слова как будто мимо меня. Слышу — и не слышу. Так бы и осталась, кажется, на всю жизнь. С места бы не тронулась, все сидела бы, закрывши глаза, и слушала, что там внутри. Господи, какое счастье! Вы понимаете, Вася?

Послушник.Да, понимаю я.

Липа.Нет. Вы понимаете, что сегодня случилось? Ведь это, значит, Бог сказал, сам Бог сказал: подождите, не бойтесь, плохо вам, но это ничего, это пройдет. Нужно ждать. Ничего не надо разрушать, а нужно работать и ждать. Оно придет, Вася, оно придет. Я теперь чувствую это, я — знаю.

Послушник.Что придет?

Липа.Жизнь, Вася, настоящая придет. Господи, мне все плакать хочется, Вася, — от радости, не бойтесь!

Подходят Сперанский и Тюха. Последний очень мрачен, смотрит исподлобья, вздыхает. Минутами манерой ходить и смотреть он странно напоминает Савву.

Сперанский.Здравствуйте, Олимпиада Егоровна. Здравствуйте, Вася. Какое чрезвычайное событие, если только верить слухам.

Липа.Верьте, Григорий Петрович, верьте.

Сперанский.Вы рассуждаете по простоте, Олимпиада Егоровна. А если подумать, что все это и мы сами, весьма возможно, не существуем…

Тюха.Молчи!

Сперанский.Отчего же? Для меня, Олимпиада Егоровна, чуда не существует. Если сейчас, скажем, сразу все повиснет в воздухе, так и это не будет чудо.

Липа.А что же? Какой вы чудак!

Сперанский.Просто перемена, Олимпиада Егоровна. Было одно, а стало другое, больше ничего. Если хотите, для меня уже то чудо, что оно так стоит. Все радуются, а я сижу и думаю: вот моргнет время глазами, будет перемена: эти все уже умерли, а на их место какие-то новые. И тоже, вероятно, радуются.

Тюха.Савка где?

Липа.На что он тебе?

Сперанский.Они все время Савву Егоровича ищут. Везде обошли: нету.

Послушник.Он сейчас здесь был.

Тюха.Куда пошел?

Послушник.В монастырь, кажется.