Михаил Салтыков-Щедрин - Том 4. Произведения 1857-1865

Живоедова. Ну, уж перестань лучше, батюшка; ты, пожалуй, такое что брякнешь, что женскому уху и слушать-то не надлежит.

Живновский. И вот, как видите, здрав и невредим предстою пред вами!

Иван Прокофьич.Ну, чай, бока-то помяли тоже?

Живновский. Если уж и помяты бока, то не людьми, а судьбою, Иван Прокофьич! Судьба, это правда, никогда меня не жаловала, и можно сказать, всякое лыко в строку писала… От этого, может быть, и полицеймейстерского места я не получил! (Крутит усы и вздыхает.)

Иван Прокофьич.Ты бы поди и здесь травлю завел?

Живновский. Это как богу угодно, Иван Прокофьич!

Лобастов. Нет, ты лучше нам, братец, представь, где ты не перебывал?

Живновский. Это именно так. (Снова становится в позицию.) Где-где я не перебывал? Был, сударь, в западных губерниях — там, я вам доложу, насчет женского пола хорошо! такие, сударь, метрески попадались, что только за руку ее возьмешь, так она уж и в таянье обращается! Бывал я и в Малороссии — ну, там насчет фруктов хорошо: такие дыни-арбузы есть, что даже вообразить трудно! Эти хохлы там их вместо хлеба едят, салом закусывают… Бывал и в Петербурге-с — ну, это… именно диковинная штука! Там я скрипача Аполлинари слышал — прежестоко играет! Кажется, всякое чувство на одной струне изобразить может!

Живоедова. Вот этакого бы мужа!

Живновский. Только немецкого духу много — этого уж я терпеть не могу! Ходят все съежившись, пальтишко на нем застегнутый — так, сударь, страмота какая-то!

Иван Прокофьич. Похвалил!

Живновский. Ну, и обману тоже много: не различишь, который мещанин, который дворянин, который умен, который глуп. Насчет ума, я вам доложу, у них даже фортель такой есть: сядет этак и надуется, даже глазом не моргнет, будто думает… А у самого, сударь, только притворство одно, потому что и заместо головы-то каменоломня у него на плечах! Это верно-с!

Лобастов.Ха-ха-ха! а ведь это правда!

Живновский. А из всех мест нет прохладнее места Нижегородской ярмарки! Чего там только нет! Цыганки, тирольки! в одном углу молебен поют, в другом: «Ой вы уланы!», вавилонское столпотворение в живой картине! Я вам так доложу, что однажды я неделю там прожил, и была ли хоть одна минута, чтобы трезв был!

Иван Прокофьич.И после этакой-то жизни в Крутогорск попал! по купцам ходит, старое платьишко вымаливает! Ин дай ему, Анна Петровна, сертучишко старый там залежался…

Живновский. Приму с благодарностью-с… всякую лепту приму! Старый чулок пожалуете, и тот приму: к вам же на бумажную фабрику изойдет. Когда ж сертучок-то, матушка Анна Петровна?

Живоедова. Приходи ужо!

Иван Прокофьич. А что, брат, если бы тебя полицеймейстером-то к нам сделали, ведь ты бы нас, кажется, всех живьем так и поел?

Живновский (крутя усы). Гм…

Иван Прокофьич. То-то нравом-то ты больно уж озороват! Ты бы вот потихоньку да полегоньку, так, может, и послал бы бог счастья!

Лобастов. Нас бы и съел.

Все смеются. Ну вот, слава богу, ты и повеселел маленько, Иван Прокофьич.

Иван Прокофьич.Да этот проходимец хоть мертвого чихать заставит! никаких киятров не надо!

Живновский. Я для благодетеля всем жертвовать готов; хотите попляшу? я по-цыгански отменно плясать умею.

Иван Прокофьич. Ну тебя! еще уморишь, пожалуй!

Живоедова. Ты бы вот лучше стихи, сударь, сказал, шуму меньше!

Живновский. Перезабыл все, сударыня. В старину много тоже приветствий знал, а нынче все испарилось.

Живоедова. Это от водки, сударь.

Иван Прокофьич (Лобастову). Ну, а как у вас с Гаврюшенькой-то?

Лобастов (махнув рукой). Не подается, дружище, не подается…

Живоедова. Да ты бы его, Иван Прокофьич, по-родительски поучил маленько… Ведь шутка сказать, Леночка-то тридцать первый годок все в девичестве да в девичестве…

Иван Прокофьич (задумчиво). Что ж, пожурить можно…

Живновский. А вы меня, благодетель, в ту пору позовите! у меня духом все сделается… у меня, я вам скажу, так это происходит: если начнет малый артачиться, так и за волосяное царство притянуть его можно!

Иван Прокофьич(с сердцем). Да отстань ты, шабала, тут дело говорят!

Живоедова (вздыхая). Чтой-то уж нынче молодые-то люди словно и на себя не похожи стали: ходят точно обваренные, никакого, то есть, форсу в них нет! Вот как я видала мужчин, так коли уж очень влюблен, да завидит женское-то платье… ну, сразу словно даже накинется, сердечный!

Живновский. Ну, точно вы мою жизнь рассказываете, Анна Петровна!

Живоедова. Куда тебе, сударь! (Вздыхает.)

Иван Прокофьич.Ну, поглядим… если он тово… так, пожалуй, и пожурить можно!

Лобастов. Уж сделай милость, отец!

Слышен стук экипажа.

Живоедова. Чу, никак, наши подъехали?

Те же, Настасья Ивановнаи Леночка Лобастова. Леночка очень длинная, худая и бледная девица.

Настасья Ивановна (подходя к руке отца). Здравствуйте, папенька! Я к вам вот Леночку привезла.

Лобастов (подводя Леночку). Приласкай ты ее, сударь, горькую!.. хошь и не в родстве, а по чувствам… (махнув рукой) именно сильное желание есть!

Иван Прокофьич. Здравствуйте, сударыня, дайте взглянуть на себя!

Леночка подходит к руке Ивана Прокофьича и целует ее.

Лобастов (Леночке). Да ты, голубушка, скажи что-нибудь Ивану-то Прокофьичу, ну хоть малость какую-нибудь. (Ивану Прокофьичу.) Она, брат, у меня смирная…

Леночка. Bonjour, grand-papa! [59]

Лобастов. Вот умница! (Гладит ее по голове.)

Живновский. Смирная жена в дому благоухание разливает — это и в старинных русских сказаниях написано!

Иван Прокофьич. Это ничего… это хорошо, что смирная. (Леночке.) Да что ты будто худа, сударыня?

Живоедова. Пройдет, Иван Прокофьич; только бы замуж, так через месяц и не узнаешь ее.

Живновский (вполголоса Живоедовой). Нет, сударыня, уж этакую сухопарую да золотушную никакой муж, хошь гренадер будь, не поправит! Вот кабы этакая кралечка, как наша почтеннейшая Анна Петровна…

Живоедова. Всякому своя, сударь, линия. Вот я хоть и вышла телом, все счастья нет!

Иван Прокофьич (Леночке). Давно ли же ты, сударыня, Гаврилу-то видела?

Леночка. Ах, grand-papa, я к вам с жалобой. Он совсем у нас не бывает!

Иван Прокофьич. Это худо; ты должна его привлечь к себе.