Михаил Салтыков-Щедрин - Том 8. Помпадуры и помпадурши. История одного города

Были устранены цензурой упоминания петербургских пожаров и других фактов и явлений, относящихся к революционному движению начала 60-х годов.

, строка 26 сн. Вместо: «откиньте пожары, откиньте противозаконные волнения» — «откиньте уродливые крайности».

, строки 4–7 сн. Исключено: «И ежели мы вспомним <���…> в истине наших слов».

Некоторые купюры при подготовке рукописи к печати были, по-видимому, сделаны самим Салтыковым. Так, за пределами текста «Современника» и всех последующих изданий рассказа было оставлено грубовато-раблезианское рассуждение о пользе, которую может принести административная деятельность Кротикова. Приводим этот отрывок:

, после абзаца «Я не знаю, согласились ли…» —

Да, давно уже настоит потребность поддержать иссякающее плодоносие равнин российских, а достигнуть этого, по крайнему моему убеждению, можно только через разрешение Кротикову унавоживать их на всей его воле. Способ этот имеет ту выгоду, что он прост и доступен всякому уму. Многие полагают, что было бы всего ближе исполнение сего возложить на местных обывателей, но я позволяю себе думать, что сии последние в этом случае могут оказать услугу лишь весьма посредственную. Во-первых, по беспорядочности своих обывательских поползновений и неимению в предмете общего плана, они непременно допустят в этом деле разнообразие, которое ни под каким видом терпимо быть не может и из которого может произойти беспорядок или анархия. Во-вторых, они могут предаться по этому случаю вредным мечтаниям (вспомним о «сепаратизме»), которые также должны произвести беспорядок или анархию. Напротив того, Кротиков произведет все это систематически, не отступая, но и не увлекаясь; он соблюдет необходимую для общего плана симметрию и не предастся при сем никаким мечтаниям, кроме тех, кои всякому усердному и ревностному исполнителю свойственны. И таким образом плодоносие равнин восстановится и порядок нарушен не будет. А потому я полагал бы движений Кротикова в этом смысле не только не стеснять, но, напротив того, сообщать им надлежащий размах и ту степень уверенности, без которой ни одно человекоубийственное предприятие с успехом ведено быть не может.

, строки 12–16 сн. вместо «— Но надеюсь, что вы бунтовать не будете? <���…> — Вы меня не знаете, Marie…» в рукописи было:

— Но я надеюсь, что вы бунтовать не будете?

Что-то странное зашевелилось в голове Феденьки. Вопрос баронессы был так неожидан, что застал его совершенно врасплох. В самом деле, «может» ли он бунтовать? И что такое значит «бунтовать»? С одной стороны, Кайданов, Шульгин и другие историки повествуют, что бунтовать не следует, с другой стороны: а что, ежели вдруг начальство прикажет бунтовать? Что такое, что такое «бунтовать»? ведь бунтовать — это значит обнажить шпагу и выйти на улицу, но против кого? кто больше всех в Семиозерске? По-видимому, больше всех он, Феденька. Значит, если он будет бунтовать, то взбунтуется против самого же себя, и за что же взбунтуется?

«Фу, какой, однако ж, вздор в голову лезет!» — мысленно сознается сам себе Феденька и вслух прибавляет:

— Конечно, против вас, Marie, какой же бунт с моей стороны возможен?

— Ну, а не против меня? — допрашивает Marie.

— Mais…c’est selon! [229]если мои убеждения… — неожиданно отрезывает Феденька и вдруг, вспомнив старую привычку, открывает рот.

Баронесса хохочет.

— Я не понимаю, что же тут смешного, баронесса? и отчего бы… — рассуждает Феденька уже обиженный.

Но баронесса смотрит на него и никак не может унять своего хохота. Феденька окончательно сконфужен. Отчего всякий другой может бунтовать, а он нет? отчего со стороны всякого другого такого рода претензия не кажется уморительною, а с его стороны даже робкое заявление ее повергает близкую ему женщину чуть не в истерику?

— Вы меня не знаете, Marie…

По связи с этим отрывком ниже бунтовщик заменено на повстанец (стр. 111, строка 6 сн.), после слов «Дмитрий Павлыч хочет идти» снято: «в бунтовщики! он желает» (стр. 112, строка 6 св.).

, в абзаце «Разумеется, правитель канцелярии…» после слов «…разнеслись целые легенды» снято:

Говорили, что Феденька вообразил себя Иоанном Грозным, что до сих пор он злодействовал и гонял собак, что теперь раскаивается и хочет во всем повиниться, но что через несколько времени опять-таки сделается злодеем, запрется с своей гвардией в солдатскую слободку и станет оттуда казнить и миловать. Даже правителя канцелярии не пощадили насмешники и прозвали добродетельным Сильвестром.

Для первого отдельного издания ( Помпадуры, 1873 )журнальный текст рассказа подвергся дополнительной стилистической правке и сокращениям. Среди более десятка купюр значительными являются три следующие.

Прежде всего, это рассуждение о новой бюрократической системе «обворожить не удовлетворяя», сравниваемой с системой «старых драбантов» (дореформенных бюрократов) — и обворожить и удовлетворить. Ввиду самостоятельного значения этого фрагмента печатаем его в разделе Из других редакций (стр. 442–444).

После абзаца «К правительственным мерам…» (стр. 104), был снят текст:

Феденька не договаривал и, вскакивая словно ужаленный, уже не гудел, а кричал: «Нет, да вы представить себе не можете, что эти канцеляристы с нами наделали! Ведь нам от мужичья житья нет!» Этими последними словами, очевидно, определялось то направление , о котором говорил Феденька. Вообще он считал себя снабженным «миссией» и, хотя таинственного смысла ее не объяснял, однако можно было понять, что здесь идет дело о каком-то цивилизующем элементе, который следует поддержать, потому что «вы поймите, mon cher [230], что если мы этого не сделаем, то у нас погибнет все, что накоплено веками». О том же, что у нас накоплено веками, Феденька умалчивал.

Последнюю крупную купюру Салтыков сделал в конце рассказа. Он опустил сцену «спасительного кризиса» и «выздоровления» Феденьки, которой заканчивался рассказ в первопечатной публикации (в рукописи за этой сценой следовала главка «Мораль» — см. раздел Из других редакций , стр. 444–447).

, строка 7 св. После слов: «…не своим голосом закричал: — Раззорю!» —

На что Иван совершенно флегматически возразил:

— Да, как же! ишь разоритель какой проявился! Так тебе, и дадут зорить!

И окончательно уложил Феденьку спать.

На другой день утром явился доктор и объявил, что с Феденькой совершился спасительный кризис. И действительно, Феденька сделался угрюм и сосредоточен, если же раскрывал рот, то единственно для того, чтобы неистовым голосом крикнуть: «раззорю!» — и затем опять замыкал его на весьма продолжительное время.

В самом ли деле этот кризис будет спасителен для Феденьки? какой таинственный смысл заключает в себе слово «раззорю», вылетевшее так неожиданно из его уст? и не предвещает ли оно необходимости написать новый романс под названием: