Кнут Гамсун - Последняя глава

В санатории царили беспокойство и смятение.

Такое прискорбное событие не могло не обсуждаться сутки напролет, день и ночь — без этого было не обойтись. Как все это произошло? Доктора разрывали на части просьбами об успокоительных каплях, скотник и почтальон не могли показаться без того, чтобы на них не набрасывались, Даниэля серьезно допрашивали — нет ли у него еще нескольких бешеных быков? Еще один или два? Правильно ли все делается? Ведь надо убрать и похоронить тело? Не надо разве зарезать быка? Не лучше разве сделать это поскорее?

Адвокат Робертсен должен был бросить свою контору и городские дела и, в качестве шефа, прибыть в Торахус для приведения всего в порядок. Ему пришлось много поработать, чтобы успокоить недовольство; пациенты были до такой степени напуганы — разве в таком месте можно быть спокойными за свою жизнь и целость своих членов! Скотник, конечно, был убийца, но тут еще Даниэль со своим бешеным быком — он разве так-таки совсем не виноват? А адвокат-то с доктором сами, устроившие санаторию в ближайшем соседстве с бешеным быком? И как надо понимать наконец — чудовище-то это и посейчас живо? Стоит себе в хлеву, санатории, и есть сено!

Самоубийца кивнул головой и пророчески изрек:

— Второй смертный случай!

Желаниям Самоубийцы соответствовал такой ход дела: чем на большее число дней будет откладываться убой быка, тем меньшее количество свежей говядины достанется ректору — по человеческим расчетам, скоро будет сэкономлен весь бык.

Но адвокат разрушил все эти расчеты.

Он сидел и беседовал с доктором, обсуждая положение. Доктор стал немного беспокоиться в конце концов: два смертных случая один за другим и притом в одном случае жертвою был видный консул — пусть это несчастный случай, но, как ни как, это не реклама для санатории.

— Меч разит везде, — ответил адвокат.

— Вновь прибывшие гости спрашивали относительно постоянного музыканта, — рассказывал дальше доктор. — В газетах ведь было напечатано, что в санатории есть постоянный пианист, — где же он?

Адвокат ответил, что пусть себе было напечатано в газетах, нельзя так вполне полагаться на то, что пишут в газетах.

— Наш музыкант в отпуску, — сказал он, — мы его послали за границу для дальнейшего усовершенствования. Очень просто — он вернется к нам достигшим высокой степени искусства, настоящим артистом. Я ведь все время говорил, что уважаю в этом молодом человеке такое стремление. Это хорошо известно.

— Гости спрашивают также про принцессу. О ней тоже было в газетах. Где она?

— Да вот где она, черт ее знает! — откровенно сказал адвокат. — Может быть, и она тоже умерла или сбежала, или арестована, я не знаю. Она здесь жила, по ее счету было уплачено.

Оба деловых человека задумались.

— Но во всяком случае, у нас есть граф, — нарушил молчание адвокат.

— Граф! — возразил доктор, качая головой. — Он теперь болен. Его не стоит показывать.

Адвокат не унывал:

— У нас есть еще ректор Оливер.

— Да. Да, да.

— Известный в стране человек, ученый. Я пойду к нему поздороваться.

— Он останется еще всего только не более недели.

— Я с ним поговорю, — отвечает адвокат, — выражу удовольствие, что он к нам приехал, и надежду, что он здесь поправится, спрошу, имеет ли он чтонибудь против того, чтобы я упомянул о нем в газетах. Это, может быть, произведет свое действие.

Доктор ободряется и смеется энергичной находчивости адвоката. Ведь они вполне чистосердечно ломают себе головы, и вреда никому от этого нет, а только польза для санатории Торахус.

— Я вот о чем думаю — не учились ли мы с ректором вместе в гимназии? Чтото мне кажется, как будто мы с ним были близкие приятели.

Доктор еще больше рассмеялся.

Адвокат хмурит брови и серьезно говорит:

— Во всяком случае мы будем держаться за него, пока не получим когонибудь другого. Если он стеснен в деньгах, то может жить здесь даром…

И ректор Оливер со своими мальчуганами остался еще на две, на три недели. Бык сейчас же был зарезан и превращен в снедь; консервы сменились деликатными ростбифами и бифштексами, и общее благоденствие возросло. Да, ректор чувствовал себя хорошо и пополнел; он лентяйничал.

Он читал французские книги фрекен д'Эспар и затем обсуждал с нею содержание их; для него было целым событием встреча с такой образованной женщиной; у себя в родном городе он совершенно лишен был подходящего общества.

Но Самоубийца скрежетал зубами.

Самоубийца прекрасно соображал, что ректора нельзя выгнать; дамы, выехавший из-за него из комнаты, уже не было на свете, и ректор никого больше не вытеснял. Но этим не прекращалась неприязнь Самоубийцы и его раздражение против этого человека, приехавшего сюда и потребовавшего комнату с печью. Кто за ним посылал? Какое основание к тому, чтобы носиться с ним? И аппетитище у этого школьного учителя! Самоубийца сказал своему приятелю Антону Моссу:

— Я все делаю, чтобы избегать этого человека, но от столкновения с ним я не уклонюсь.

И началось с того, что Самоубийца уселся в один прекрасный день в курительной комнате и стал ждать. Он ждет газет, которые должны принести из почтового отделения. Ну вот, газеты принесли. Тут между тем воцарилось правило, что ректор, как наиболее осведомленный и наиболее интересующийся читатель, первый получал газеты на просмотр; все гости находили это в порядке вещей, но это раздражало Самоубийцу. Когда подали газеты, он поспешил разбросать их по столу и перемешать с разными давно прочитанными старыми газетами; сам же уселся с английской газетой в руках, выписанной ради миледи. Все было готово.

Ректор пришел.

Между обоими мужчинами в один миг возникло неприязненное настроение. Не найдя новых газет, ректор принялся пересматривать номера и числа старых; он спросил Самоубийцу:

— Какой у вас номер?

Самоубийца, как будто ровно ничего не поняв, ответил:

— Какой номер? У меня никакого нет номера, у меня есть буквы, мое имя — Магнус.

Ректор продолжал разбираться в газетах, повторяя:

— Никогда не видал ничего подобного.

— Что такое? — спросил Самоубийца.

— Что такое? — возмущенно воскликнул ректор. — Зачем вы тут перепутали газеты?

На это Самоубийца задал следующий ошеломляющий вопрос:

— Вы об этом сами догадались?

Ректор промолчал. Может быть, ему пришло в голову, что он имеет дело с сумасшедшим. Он сел и стал просматривать газеты, которые ему удалось привести в порядок.

Но сумасшедший обнаруживал намерение не уходить отсюда.

Ректор просмотрел газеты два, три раза, но этому не было конца; сумасшедший продолжал крепко держать английскую газету, точно он догадался, что именно ее-то ректор и ждет. Да, потому, что это действительно было так: ректор Оливер интересовался иностранными газетами, это было его величайшее наслаждение, его пристрастие с юных лет.