Кнут Гамсун - Последняя глава

Да, ребенок, мальчишка этот, кричал, и Даниэлю казалось, что он кричит недурно, и он хотел сказать об этом матери. Можно ему войти? Дитя замолчало, оно успокоилось около матери, и Даниэль проскользнул в комнату.

— Ого, здесь какой-то крикун-мальчишка! — смущенно сказал он.

— Да, но он такой малюсенький, так рано родился! — послышалось с кровати.

Бедная маленькая фрекен д'Эспар, она лежала там и должна была кое-что скрывать. Это было нелегко, но она была осторожна и ловка. В последние недели она потихоньку смастерила несколько штук различного мелкого белья и была вполне подготовлена. Но так как она совсем не умела справляться с иглой и ниткой, то маленькие рубашечки вышли совсем не наряды. Да и к чему? То были, во всяком случае, тонкие вещицы, некоторые из них были, наверно, сделаны из шелковых блузок и были мягки, как воздух. Впрочем, у Марты были более грубые вещи, даже вещи из белоснежной шерстяной ткани для того, чтобы завернуть ребенка поверх всего.

Даниэль огляделся и стал дурачиться:

— Что, он опять ушел? — спросил он.

— Кто?

— Да ребенок, мальчишка. Я сейчас слышал плач. Молодая мать улыбнулась, она откинула кончик одеяла и показала маленькое чудо-юдо.

— Он слишком рано явился, — сказала она, придавая этому большое значение.

— Ого, — сказал Даниэль, — он совсем не так мал, как я вижу; не верь этому.

Я, когда родился, был гораздо меньше, не правда ли, Марта?

Марта уклонилась от прямого ответа и сказала:

— Да, слава богу, он хороший мальчик.

Фрекен успокоилась; она и думать перестала об ужалении гадюки; если бы от нее зависело, она сейчас сорвала бы повязку с руки, иначе она не могла лежать, как следовало с ребенком. Она могла даже с величайшим спокойствием рассказать, как она была ужалена:

— Да, она, как всегда, сидела на камне, на лугу; был солнечный день и ей захотелось спать. Вдруг она ощутила что-то холодное на руке и схватила это; в ту же секунду змея ускользнула, она почувствовала укол и побежала домой.

— Ужасное свинство с этими гадюками, — сказал Даниэль. — Год тому назад, когда я уснул на лугу, ко мне в карман штанов заползла гадюка.

— Что же, ты убил ее?

— В том то и дело, что не убил! Это и сейчас злит меня. Какие у него смешные пальчики, дай-ка мне посмотреть! Взгляни-ка, он шевелит ими!

— Ну, уходи уже, — сказала Марта.

Оставались все-таки деньги и граф, и как-то, в течение недели, он поднял вопрос о них. Началось с того, что она хотела бы повенчаться до рождения ребенка — о, как скверно вышло, что так случилось, но Даниэлю, казалось, было все равно. У него, наоборот, было на душе нечто совсем другое; он, впрочем, только скажет в чем дело, а после и думать об этом забудет. Он хотел знать, что граф-то, вон тот, с простоквашею, что он, мошенник?

— Граф… почему? Нет, он хороший человек!

— А как же ведь он украл деньги и был арестован? Фрекен задумалась над этим.

Может быть, он мошенник, она этого не знала, она не была с ним так хорошо знакома…

— Что у тебя было с ним?

— У меня? Ничего. Rien dutout.

— Да, но что ты знаешь о деньгах, которые он украл? Они у тебя?

— У меня! — вскричала фрекен. — Ты с ума сошел!

— Нет, но я знаю это.

— У меня только те деньги, которые он дал мне… да, да, там было порядочно денег, и они у меня. Разве я не рассказывала тебе?

— Да, ты, конечно, сказала мне это. Но если у тебя было много денег, ты должна была, между прочим, отдать их ленсману.

— Что? Да ни за что на свете!

— Он ведь приехал и допрашивал тебя?

— Ленсман? Конечно. Разве я и этого не рассказала тебе?

— Кажется, упоминала.

— Он допросил всех в санатории, и меня в том числе. Зачем же ты спрашиваешь меня об этом?

— Там у ленсмана уверяют, что ты знаешь о графе и о деньгах больше, чем говоришь.

— Мне кажется, все с ума сошли, — сказала фрекен. — Что я могу знать? Впрочем, граф вовсе не украл денег и его, собственно говоря, и не арестовали; мне рассказал все это адвокат в санатории. Полиция ошиблась, и его поместили в больницу, потому что у него чахотка. Спроси сам у адвоката.

Для Даниэля этого было более чем достаточно; его собственное доверие укрепилось, и он ушел совершенно удовлетворенный ее объяснениями. Нет, не удастся Елене снова посадить его в лужу. Впрочем, бедная Елена, она, наверное, раскаивается, что упустила его, и в отчаянии, еще чего доброго, пойдет к воде и утопится. Ну, этого он не мог бы видеть спокойно, он спас бы ее…

Снег скользит с крыш на землю, где он изо дня в день лежит потемневший и невинный и тает. Глухие звуки, слышные вокруг дома, происходят от слияния снежных масс. На лугах и до самой «Вышки» появляется все больше и больше проталин. Приблизительно около троицы разражается буря с дождем, и тогда хорошо сидеть дома и иметь в запасе пищу и питье для себя и для скотины; проходит ночь с громом и фанфарами, и часа в четыре утра прекращается весь этот невероятный шум, небо и земля утихают. А через день наступает весна.

И какая весна — горная! Она приходит не по заранее обдуманному плану, но как брошенная вперед чудесная, быстрая и безумная идея. Марта стала сбрасывать с себя одежду за одеждой.

Когда фрекен д'Эспар встала с кровати и вышла на воздух, все казалось ей удивительным. Перед нею расстилался вплоть до села далекий мир, совершенно не похожий на прежний; все было зелено и залито горячим, ярким солнечным светом; вокруг пастбища лес, одетый в молодую листву; на полях зеленая трава и сильный запах отделяется от земли. В несколько дней она совершенно поправилась; она стала брать ребенка с собою, садилась с ним на пороге и кормила его грудью; Даниэль садился около нее.

— Если бы только он не был таким маленьким, — сказала она, подчеркивая это, — только бы нам удалось сохранить ему жизнь! Разве доктор не сказал, что он родился слишком рано?

— Конечно, он сказал это.

— Ну, вот ты слышал. Он родился за несколько недель до срока, ты сам хорошо знаешь, когда мы сошлись!

Но фрекен должна была питать к гадюке большую благодарность, потому что сама она не выдумала бы лучшего предлога тому, что роды были преждевременны.

— Он вовсе не маленький, — настаивал Даниэль, гордившийся ребенком. — Ты только вбила себе это в голову.

Все было в порядке, в маленькой семье не было ни малейшей дисгармонии. Разве мальчуган не процветал? Разве вокруг него с утра до вечера были свары? Никогда. Когда Даниэль побывал в следующий раз в селе, он купил для малютки платок, на котором были изображены разные животные, и от всего сердца подарил его ему. Чего, значит, не хватало? Ничего. Благодетельная слепота снизошла на Даниэля, он смотрел на себя и на своих незрячим оком: требования у него были маленькие, семейная жизнь построена на обмане, но удовлетворение было великое и полное.