Кнут Гамсун - Последняя глава

Обе женщины из горного пастбища видели эту чету и следили за Еленой, как далеко осмелится она пройти. Елена смело шла все выше, хотя Даниэль кричал и грозил ей.

— Он не застрелит Елены, — сказала Марта.

— Но разве это дело идти к нему? — завистливо спросила фрекен: — Я тоже могла бы это сделать, но ни я, ни ты не получили разрешения.

Елена шла все выше.

— Чего там надо этой жене ленсмана! — фыркнула фрекен. — Он ни капельки не интересуется ею!

Вдруг Даниэль сделал что-то совершенно неожиданное: он стал спускаться вниз, пошел ей навстречу; они встретились, остановились и заговорили. Елена и он.

Бедная фрекен д'Эспар между тем совершенно растерялась. Она стояла, как дитя, как дура, и испытывала в эту минуту сильнейший гнев, почему он еще здесь, на горе, почему не убежал, как она просила его!

Позднее они встретились бы, уже она нашла бы его!

— Ты только посмотри, Марта, как они стоят и беседуют! Ну, наконец-то он прогнал ее, отправил назад, давно пора…

Елена спускается с горы, идет и идет, а Даниэль стоит и следит глазами за нею. Внизу она присоединяется к своему мужу, и чета возвращается к себе домой, в село.

— Что все это значит, господи, боже мой! Фрекен решительно, вопреки запрещению, тоже пошла в гору. Даниэль увидел ее и тоже пошел ей навстречу.

— Ты еще здесь, — сказала она. — Почему же ты не попытался убежать?

Нет. Даниэль понял невозможность этого плана; поэтому он покачал головою и ничего не ответил. Куда успел бы он добежать, раньше чем его настигли бы? Совсем не далеко, может быть, до какого-нибудь маленького городка; а что стал бы он там делать? А может быть, до Христиании; но что стал бы он там делать? Он понял, что рано или поздно придется ему склонить колени; может быть, сообразил, наконец, глупость всего своего поведения: защищаться винтовкою от закона. Можно понять, что сейчас после преступления, в растерянности, он не придумал ничего лучшего; но когда прошло много времени, много дней и ночей — нет! Будет с него, теперь он ослабел уже и все пропало. И прежде всего он сбережет деньги фрекен, можно будет прибавить их к другим средствам для выкупа отцовской усадьбы. Когда настанет время, это будет крупная помощь, которой воспользуется, если не он сам, то Юлиус.

Вместе с фрекен направился он домой.

— А ты решаешься идти со мною? — спросила она.

— Да, — уныло ответил он.

— Чего хотела эта женщина… Елена?

— Ее прислали ко мне.

— Это было мучительно. Я каждую минуту ожидала, что ты обнимешь ее.

— Елену? — вскричал он. — Я охотнее всадил бы в нее пару пуль. Она пришла с письмом от пастора. Вот оно, прочти его!

Письмо заключало в себе только несколько слов, маленькое, сердечное письмо: пастор писал, что теперь Даниэлю пора спуститься сверху и покориться, тогда все сложится не так плохо для него, все в руках божих. Он ухудшает свое положение, упорствуя, пуская в ход угрозы и насилие. Пастор сам вызовется быть свидетелем и будет перед властями показывать в его пользу; то же самое многие хотят сделать, бог и люди будут милостивы к нему, он увидит.

— Что ты хочешь сделать? — спросила фрекен.

— Хочу домой, поесть, и поспать, потом они придут за мною.

— Разве они придут за тобою? — шепнула она.

— В три часа, — кивнул он…

Он пришел домой, тотчас же вынул из ружья пули, поел и лег спать. Когда он проснулся, то умылся и надел свое лучшее платье. Поговорил также об одном, о другом с Мартою, о приплоде и о хозяйстве на сэтере на будущее время. Потом пришел ленсман и с ним еще человек.

Фрекен была тут ни при чем, она ходила из кухни в пристройку и из пристройки в кухню, ломала руки и только шептала, шептала; лицо у нее посерело. О, отец небесный, во всем этом ее вина! Даниэль забежал на минутку взглянуть на ребенка, подал обеим женщинам руку и сказал им общее, сердечное прости.

Трое мужчин ушли.

После последних слов Даниэля, фрекен немного приободрилась. Он обратился к Марте и сказал ей:

— Там, в санатории хотят купить быка, но не продавай его раньше поздней осени. Не забудь!

Все могло бы быть хорошо, но не так оно было…

Теперь фрекен могла бы посещать санаторию, сколько угодно, но желания-то никакого не было. Что ей было там делать? Встречаться с теми же самыми пансионерами и больными, с адвокатом, ректором, может быть, с фрекен Эллингсен, может быть, с новобрачными Бертельсеном и его женой, бывшею фру Рубен? О чем она будет говорить с ними со всеми? Флиртовать с молодежью, с этими завитыми головами, с новой Норвегией, испанскими врачами и побившими рекорд в легкой атлетике? Она не легкомысленная женщина. Прежде всего она еще не покончила с этим делом, с законами, судом присяжных. У фрекен было о чем подумать.

К ней обратились по вопросу о теле, о теле господина Флеминга. Его исследовали, вскрыли, все было в порядке, но как быть с похоронами? Следует ли отправить тело в Финляндию?

Она уже думала об этом. О, у фрекен не всегда голова не работает и не всегда она бывала растеряна. Понятно, она хотела бы похоронить несчастного господина Флеминга, денег хватило бы, но смела ли она вмешаться в это? Осторожность приказывала ей держаться в стороне: если бы она уплатила расходы, разве не возник бы вопрос, откуда она взяла деньги? Тот, кто умер, умер, что бы она ни делала.

— Какое я имею отношение к этому? — спросила она посланного и отправила его обратно.

Пусть так. Но вот что было странно: после смерти господина Флеминга не оказалось у него ни шиллинга.

— Какое мне до этого дело! — нервно вскричала она. — Я не мать его. Я и знала-то его мало.

— Нет, нет. Но в таком случае придется похоронить его на государственный счет.

— Почему? — спросила она. — Он оставил достаточно для скромных похорон. Я знаю, что у него было много сундуков, он показывал мне дорогое платье, в жилетном кармане у него было бриллиантовое кольцо, которое стоит, должно быть, очень дорого.

— Нет, — объяснил посланный, — кольцо подвергнуто было экспертизе, оно не настоящее, оно ничего не стоит.

Фрекен:

— Не может быть! — Затем она решительно прибавила:- Да, но платье… справьтесь в санатории…

Подозрение ее, значит, подтвердилось: то был не первый драгоценный перстень; тот он, конечно, продал и вернулся с другим, не имевшим никакой цены. Она летом, при первой же встрече их, сейчас это заметила, — камень не блестел. О, несчастный господин Флеминг, и он съехал вниз!

Судьба пригнула его; он пытался выпрямиться, но его снова придавили. Это заставило ее призадуматься над многим. Скоро лопнет, пожалуй, ее маленькая головка…

Дни шли. Теперь фрекен больше чем прежде помогала Марте в работе и облегчала ей труд всюду, где только могла, она лечилась таким способом. Наступил сенокос. Гельмер приехал однажды утром с машиной и скосил сено, а обе женщины ворошили, сушили его и привезли домой; малютка Юлиус все время лежал на лугу. Фрекен находила, что это вовсе не так плохо, и чтобы делала ее голова без этой работы! Правда, не раз в жизни она скучнее проводила время, чем теперь. Шутки и проказы в Христиании часто бывали хуже, бесцельное шатанье по улицам тоже хуже.