Александр Куприн - Последние рыцари

Японская война опять выдвинула его вперед и наверх. Он был в этой несчастной войне одним из тех, крайне немногих генералов, которые сохранили в сердцах и душах своих великие воинские доблести и заветы, начертанные когда-то Петром Великим, Суворовым и Скобелевым, вместе с наукою побеждать. И именно генералу Л. принадлежало горькое и злое изречение о неудачах японской войны. "Не было никакой желтой опасности, - сказал он. - а была всего лишь одна - красная опасность: едва обыкновенный человек надевал красные генеральские лампасы, как немедленно же глупел, тупел, терял память, соображение, умение обращаться с человеческой речью и обращался в надменного истукана".

Когда началась великая война, и началась при дурных ауспициях, генерал Л. был вызван со своей окраинной армией на северо-западный фронт театра военных действий. Удивительна была необыкновенная быстрота, с которой совершилась мобилизация в окраинных губерниях; но еще более поразила старых знатоков военного дела и молодых генштабистов прямо чудесная скорость в переброске окраинной армии через пространство во всю длину России. Тулубеев сам наблюдал в Царстве Польском, как разгружались из железнодорожных вагонов первые эшелоны окраинных полков. Еще не дожидаясь окончательной остановки поезда, солдаты, как груши из мешка, валились на перрон и мгновенно выстраивались с примкнутыми штыками, с заряженными ружьями. И что за люди! Молодец к молодцу. Рослые, здоровые, веселые, ловкие, самоуверенные, белозубые... Пехотные солдаты-михрютки, глядя на них не без зависти, добродушно спрашивали:

- Откуда вы. такие сытые да ядреные? И те, по-северному окая, весело отвечали:

- Да мы уж. однако, такого изделия. Генерала Л. мы... А ну-ка, андола{11}, показывай, где тут у вас дорога к немцам? Вот мы с генералом Л. пропишем им ужотко кузькину мать!

И потом Тулубееву много раз приходилось слышать из солдатских уст имя этого генерала, произносимое с непоколебимой верой и с корявым, суровым обожанием. Несут на носилках еле живого, исковерканного разрывом бомбы солдата, и он коснеющим языком, слабым шепотом едва выговаривает: "Отца-то нашего, генерала Л., поберегите..." Свидетельствуют в госпитале поправляющихся солдат, чтобы отобрать тех, которые еще годятся быть снова посланными на театр военных действий. Как и всегда в этих случаях, порядочное число солдат невольно старается избежать вторичной отправки в окопы и на колючую проволоку, под пулеметный огонь, и потом) охает, жалуется, симулирует болезнь, немощь, слабосилие. Приходит очередь низенького, коренастого, скуластого солдата, глаза которого играют лукавой насмешкой.

- Снимай рубаху, - приказывает старший врач, готовый выслушать, выстукать и помять солдата.

- А на кой ляд? Эх, господин дохтур. Брось ты эту хреновину. Я по своей собственной воле пойду немца догрызать. Я - генерала Л.!

Тулубеева крайне интересовало, и удивляло, и поражало то обаяние генерала Л., которое как бы обволакивало всю его армию. Он пробовал расспрашивать об этом окраинных солдат и офицеров, но получал сведения, недостаточно ясные и вовсе не поэтические.

- Строг наш генерал, дюже строг, - говорили солдаты. - Но только без оранья глупого, без злобы и без злопамятности. Взгреет виноватого до белого каления, и баста, квиты, гуляй на здоровье, Сенька. Но и справедлив же, вроде царя Соломона. За своего солдата, даже за самого ледащенького, любому голову оторвет. А главное - прост очень. Когда говорит с солдатами, так, ей-богу, говорит по-русски. Все до последнего словца понятно, до самой малой чутолочки. И не мелочен: никогда не обидится, если его на "ты" солдат назовет: "Ты. мол, не беспокойся, ваше превосходительство, - все честь честью будет сделано".

Вскоре Тулубееву пришлось и лично познакомиться с генералом Л. При вступлении новой армии на театр военных действий началась перетасовка корпусов. Тот корпус, где служил Тулубеев, а следовательно, и славный Липецкий драгунский полк поступили в командование генерала Л.

Тот день, когда Тулубеев вместе со своим полком представлялся новому командующему армией, был для него самым серьезным и счастливым в его жизни. Широкогрудые, медведеватые солдаты окраинной армии недаром говорили о генерале Л., что он на сажень сквозь землю видит. Молодой кавалерийский полковник и суровый генерал от инфантерии, командующий армией, которого истинные патриоты и настоящие воины мечтали увидеть в роли главнокомандующего, с первых же минут знакомства почувствовали симпатию и доверие друг к другу. "Этот Тулубеев молодец, умница и не ведает страха, подумал Л., оглядывая проницательным взором с ног до головы полковника, - и у Липецкого полка прекрасная репутация. Нм можно при надобности поручить самое рискованное, самое отчаянное дело, и они всегда сумеют вывернуться благополучно и задачу исполнить".

А полковник мысленно сказал себе: "Вот он, тот начальник, которого искала душа моя". Потом генерал закурил папиросу, предложил курить и Тулубееву и спросил:

- Есть в ваших жилах татарская кровь?

- Точно так. ваше превосходительство. Мы давнишние татарские князья, родом из Касимова. Мой дед первый перешел из магометанства в христианство и женился на русской.

Л. покачал головой.

- Отличный народ - татары; все они честны, верны слову, опрятны, смелы, прекрасные, прирожденные всадники и первоклассные воины. А до чего проста магометанская вера. Как она удобна, практична, необременительна и как возвышает человека. Эх, дал маху великий князь Владимир Красное Солнышко, когда из всех религий не остановился на магометанской! Сделай он так - и мы бы теперь... Впрочем, бросим это. Нет на свете худших занятий, чем быкать и перекобыльствовать. Не хотите ли еще папиросу?

А об мечте Тулубеева. о большом рейде поднял первым разговор сам командующий армией генерал Л.

Однажды в ставку генерала Л. были собраны некоторые начальники отдельных частей. В том числе был и полковник Тулубеев. Но внезапно заседание было прервано шумом, грохотом и людским галдением, раздавшимся со двора. Все офицеры вышли из комнаты.

Оказалось, что окраинные казаки привели пленных венгерцев, а отнятое у них оружие привезли на тачанках. Изумительно было то, что вся казачня покатывалась от хохота. Смеялись и все солдаты, наполнявшие двор. Пленные тоже улыбались сконфуженно и смущенно, и странно было смотреть на то, как эти ярко расцвеченные воины, все, как один, неуклюже держались за живот".

- Что это там за водевиль? - нахмурясь, спросил сердитый генерал. Вышел из толпы казачий урядник и стал неловко переминаться с ноги на ногу.

- А, это ты, Копылов? - узнал генерал Л. - Ну, телись, телись. В чем дело?

- Так что. ваше высокопревосходительство, ты приказал на Зеленой горке пикета расставить, то мы и сделали оцепление с надлежащим тылом. Однако приметили на рассвете, что немцы на нашу сторону на брюхах ползут. Тут мы его потихоньку окружили и разом на него насели. Человек восемь положили на месте, а другие, однако, побросали ружья и руки вверх подняли. Просят, значит, пощады. Ну, я, конечно, сказал им на знаках, что, мол, идите за передовыми, а мы будем вас охранять сзади и с боков. Пошли. Идем. А только начало меня сомненье брать. Немцев-то, думаю, человек до тридцати будет, а нас всего четырнадцать. Да тут еще слышу: пленники-то наши начали между собою говорить: "Дыр, дыр, дыр, быр, быр, быр". Очевидно, собираются, мои голубчики, разом стрекача дать. Ну, это уж, думаю, свинство будет. Забрал все их ружья на проезжавшую тачанку, а станичникам сказал: "Ну-ка, ребята, сейчас же отрежьте все пуговицы, какие есть у немцев на штанах. Все, какие есть на штанах и на подштанниках". Ну, станичники мигом это оборудовали, и тут уж немцы сразу бежать отдумали. Да и как побежишь, когда обеими руками надо портки изо всех сил поддерживать? Вот они, все немцы, в полной сохранности. По дороге встретили мы нашего сотника. Он говорит: "Идите с пленными до командующего, пусть на ваше изобретение полюбуется". Так что прости, пожалуйста, ваше высокопревосходительство, что я немцев огорчил и обесславил.