Пауль Куусберг - Капли дождя

Что было, то было, в одном Андреас был уверен - с трезвой головой Яак не пошел бы к нему в гости. Даже Таавет не смог бы уговорить его зайти.

Тогда Таавет не занимал нынешнего положения, и друзей у него было меньше. Видимо, Таавет считал его, Андреаса, человеком с большой перспективой. Согласно имевшейся у Таавета информации, Андреас должен был стать по крайней мере секретарем райкома.

Но секретаря из Андреаса не вышло. Не из-за кого другого, кроме как собственной жены. Как выяснилось позже, Найма посылала на него жалобы и в Таллин и в Москву. Если бы на бюро рассматривалось его персональное дело, Андреас смог бы объяснить все. После Руйквере он ни разу не изменил Найме, а то, что было десять лет назад, не должно бы стать решающим. Но его не вызвали на бюро, ни в чем не упрекнули, а послали "укреплять руководящие кадры автобазы". Конечно, руководство автобазы нужно было укреплять, погоду делали там не директор и не главный инженер, а теплая компашка диспетчеров и снабженцев, искусно втиравших очки начальству. Однако по отношению к Андреасу "укрепление кадров" было чистым предлогом. Со временем все это он постепенно выяснил.

Тогда, десять лет тому назад, Таавет вел себя непринужденно, Яак же держался вначале скованно. Только после, когда он, Андреас, сказал Яаку, что не держит больше на него зла, что смотрит теперь на прошлое куда спокойнее, что ни Каарин, ни Яак ни в чем перед ним не виноваты, Яак оживился. После того как распили бутылку, Яак принес из дежурной аптеки спирту. Сказал, что может выписать рецепт и что он знаком с провизорами и, что в любое время может раздобыть спирт, прямо-таки по-тааветовски хвастался Яак. Обычно он был скромнее; по мнению Андреаса, Яак ни в чем не искал окольных путей, то, что и Яак был готов спьяну творить глупости, удивило Андреаса.

Вначале они говорили вперемешку обо всем, вспоминали проделки юхкентальских ребят, "булыжные войны" с мальчишками других улиц, как удирали от блюстителей порядка, драки с чужаками, которые осмеливались провожать их, юхкентальских, девчонок, футбол в Посадском парке и посещение стадиона с "заборными билетами". Вспомнили и школьные годы, Яак и Андреас учились в начальных классах на улице Вээрен-ни. Жалели, что сгорела школа, и спорили о надобностях бомбежки: от Яака он, Андреас, услышал, такое, чего раньше не принимал во внимание. Это касалось не бомбежки как военной акции, а относилось к Каарин. После той бомбардировки Каарин чувствовала себя всеми брошенной и бездомной - отец погиб в горящем доме, о брате своем она ничего не знала, кроме того, что он сбежал в Финляндию.

- Если бы Каарин не чувствовала себя такой одинокой, если бы не вышла за меня замуж, тогда бы она дожидалась тебя, Андреас, хоть ей и говорили, что ты погиб. Смерть отца и потеря дома выбили ее из колеи, это все я понял гораздо позднее. Весной сорок четвертого мне казалось, что я проложил дорожку к ее сердцу... Я не смог дать Каарин того, что хотел ей дать.

Его слова тронули Андреаса, он назвал Яака человеком самой широкой -и чистой души, а себя всего лишь драчливым юхкентальским Отелло. И Таавет похвалил Яака за широту его понимания.

В разговоре выяснилось, что Таавет вступил в партию. Андреас крепко пожал ему руку и сказал, что рад слышать это. В тот вечер Таавет рассказал Андреасу, что после купанья в озере Пюхаярв схватил ангину и, когда немцы вошли в Отепя, температура у него была тридцать девять и восемь десятых. В Отепя он гостил у своего соратника, то бишь университетского товарища, немцы расстреляли потом этого чудесного парня. Что же касается мобилизации, которую объявили немцы, то он, естественно, от нее уклонился. Андреасу вспомнилось, правда, что Таавет умел уклоняться и от потасовок юхкентальской братвы. Яак давал колотить себя, Таавет же всегда, когда дело принимало крутой оборот, куда-то смывался, но такие мальчишечьи увертки нельзя тоже преувеличивать. Только Этс был настоящий драчун. Вдвоем с ним они шуганули даже с улицы Марди знаменитого Вируского Сиккач Столкнулись с ним как раз у бывшего публичного дома. С Сик-ком был еше какой-то парняга, но боя они не приняли. Как бы догадываясь о сомнениях Андреаса, Таавет сказал, что времена меняются и сам он тоже изменился во времени. Хорошо, что у Андреаса широкое понимание эволюционных закономерностей, а то некоторые догматики не понимают марксистской диалектики изменения времени и людей. Какой же это диалектик, если не признает борьбы и развития противоположностей, борьба и развитие противоположностей протекает не только между людьми, но и внутри людей, в их душах. Помимо всего прочего, вступление в партию, пребывание в ней стало неотъемлемой чертой современной жизни, каждый современного склада человек понимает это и вступает в партию. Таавет говорил об этом как о само тобой разумеющемся, и это подействовало на Андреаса. К слову сказать, он завидовал иногда находчивости Та-авета. Ему рассказывали, как, работая в райисполкоме, тот отвел глаза высокому представителю из Таллина разговорами о подпорочном растении. Таавет сопровождал важного контролера в его поездке, и, когда тот увидел из автомобиля, что поля желтые от сорняка, и возмутился, куда, мол, смотрит районное начальство, Таавет не сробел и без промедления разъяснил, что это не полевая горчица, а белая, которую используют в этих краях как подпорку злаков. Таллинский начальник был удовлетворен и хвалил потом районных работников за компетентность.

В ту ночь Таавет Гомсон посоветовал и Яаку вступить в партию. Яак, дескать, вдоль и поперек современный, то есть человек второй половины двадцатого века, а человек двадцатого века, тем более если он живет в Советском Союзе, обязан быть коммунистом. Яак по-лушутя-полувсерьез ответил, что, по его мнению, всяк обязан хорошо делать свою работу, и если современный, двадцатого столетия, человек в Советском Союзе по-настоящему знает свою специальность и в полную силу работает, то он, само собой, уже политик. Его, Яака Ноотмы, знания пока еще скудноваты, шесть лет бьется он над одной проблемой, но все еще топчется на месте. Поэтому сперва ему нужно показать себя в работе, а потом уже будет у него моральное право заниматься политикой.

Пока Яак ходил за спиртом, Таавет рассказал, что Ноотма стал кандидатом медицинских наук, человеком, ищущим новых путей лечения сердечно-сосудистых заболеваний, каких именно - этого Таавет сказать точно не мог. Яак пользуется, особенно у молодых медиков, хорошим авторитетом, мог бы сделать себе блестящую жарь-еру, но не заботится об этом. В определенном смысле он действительно старомоден. "Весь в отца пошел", заявил Таавет, и Андреас согласился. Яак и в самом деле многим напоминал отца, учителя эстонского языка и истории в начальной школе. Андреас и Таавет говорили какое-то время об отце Яака Михкеле Нормане, в период эстонизации имен Норманы изменили свою фамилию на Ноотма. Андреас и Таавет сошлись на том, что учитель Норман-Ноотма был настоящим, старой школы человеком. Старик не жаловал ни выскочек - из грязи да в князи, ни пятсовского "пребывания в умолчании", был убежденным противником авторитарного государственного устройства и с горящими глазами говорил им, юнцам, о надобности подлинной духовности, чего многие, к сожалению, не Понимают. Норман-Ноотма презирал богатство и технизированное мышление, о последнем Андреас впервые й услышал из уст отца Яака. Учитель истории, сетуя, говорил им, мальчишкам, что корыстолюбие, охота за деньгами и выгодой, погоня за комфортом и богатой жизнью оттеснили интересы подлинной духовности, что все реже встречаешь истинное стремление познать и ухватить настоящий смысл жизни, понять более глубокое, внутреннее значение человеческого существования. "Мы переживаем сейчас кризис свободы. Вместо свободного, всестороннего развития личности в девиз возведена государственная дрессура человека массы", - говорил в те давние дни отец Яака.