Антон Чехов - Том 24. Письма 1895-1897

Авилова вспоминала: «Около трех дня во вторник мы <���…> входили в приемную клиники <���…> Доктор <���…> подал ему листик бумаги и карандаш. Антон Павлович написал… <���далее следовал текст записки>. Когда я прочла, он взял у меня записку и приписал: „Я вас очень лю… благодарю“. „Лю“ он зачеркнул и улыбнулся.

Я простилась и пошла к двери».

Возьмите мою корректуру у Гольцева… — Чехов ждал продолжения корректуры повести «Мужики», печатавшейся в IV книге «Русской мысли».

1947. Е. З. КОНОВИЦЕРУ

Март, не ранее 25, 1897 г.

Печатается по автографу ( ЦГАЛИ ). Впервые опубликовано: ПССП , т. XVII, стр. 54.

Датируется по содержанию (записка для пропуска в клинику Остроумова).

1948. М. П. ЧЕХОВОЙ

25 или 26 марта 1897 г.

Печатается по тексту: Вокруг Чехова , стр. 283.

Датируется на основании дня первого посещения М. П. Чеховой брата в клинике — 26 марта 1897 г.

М. П. Чехов писал: «Когда Антона Павловича поместили в клинику <���…> сестра Мария Павловна находилась в Мелихове и ничего не знала. Приехав в Москву, она, к удивлению своему, встретила на вокзале брата Ивана Павловича, который передал ей карточку для посещения в клинике больного писателя. На карточке было написано…» (далее следовал текст записки).

Сама М. П. Чехова вспоминала о том же: «Обычно меня на вокзале никто не встречал. На этот же раз, почти ночью, меня неожиданно встретил брат Иван Павлович. У него на руках был маленький конвертик, и, подавая его мне, он сообщил, что Антоша находится в клинике <���…> В клинику никого из посторонних не пускают, в конвертике был пропуск для меня. На другой день утром я была в клинике» (Мария Чехова . Дом-музей А. П. Чехова в Ялте. Изд. 2-е. М., 1951, стр. 6).

1949. В. А. ГОЛЬЦЕВУ

26 марта 1897 г.

Печатается по автографу ( ГБЛ ). Впервые опубликовано: сб. «Памяти Виктора Александровича Гольцева». М., 1910, стр. 209, с датой: март 1897 г.

Датируется по почтовому штемпелю: Москва, 27/II. 97 и по помете «среда».

Вероятно, на следующий день Чехов получил от Гольцева записку: «Дорогой Антон Павлович, одолела цензура, корректура, Ермилов, Иванов, Карпов… Посылаю с дочкой икру и „сладенькое“ (боюсь, что не угожу). Прибегу, лежи и мысли. Твой В. Гольцев». На записке помета Чехова «97, III» ( ГБЛ ).

Сохранились еще записки Гольцева с пометами Чехова «97, III»: «Не нужно ли тебе чего, дорогой Антон Павлович? Я подожду ответа. Твой В. Гольцев»; «Дорогой Антон Павлович, не нужно ли тебе чего-нибудь? Скажи сегодня или завтра в 2 ч., по телефону в редакции. Твой В. Гольцев», а также письмо от 26 марта 1897 г.: «Дорогой друг! Мне необходимы твои „Мужики“, их продолжение. Поезжай-ка на юг, ремонтируйся. Цензура будет злиться, но я намерен упорствовать. Лавров предоставил мне право располагать известною суммою, я ее не трогал. Она вся может быть в твоем распоряжении. А как хороши твои „Мужики“! Тяжело только очень. Твой В. Гольцев» ( ГБЛ ). Возможно, что дата ошибочна, или написанное письмо было задержано. По воспоминаниям Л. А. Авиловой можно судить, что за корректурой «Мужиков» она заходила по просьбе Чехова в «Русскую мысль»: «Я отправилась в редакцию „Русской мысли“ к Гольцеву за корректурой. Гольцев удивился. — Зачем она ему сейчас? Успел бы позже» ( Чехов в воспоминаниях , стр. 259).

1950. Е. М. ШАВРОВОЙ-ЮСТ

26 марта 1897 г.

Печатается по автографу ( ГБЛ ). Впервые опубликовано: Неизд. письма , стр. 203–204.

Год устанавливается по почтовым штемпелям: Москва 27/III. 97; Петербург 28/III. 97.

Е. М. Шаврова-Юст ответила 28 марта: «Милый, дорогой cher maître. Я предчувствовала, что что-то не ладно, потому что на два письма не получила ответа. Господи, как это могло случиться? Вы не береглись, наверное, и слишком утомлялись? В течение этих двух недель я каждый день ожидала Вас сюда, и когда сегодня позвонили, я подумала, что это Вы, — но это было Ваше письмо. Мне хотелось бы прислать Вам много здоровья и взять его у глупых, равнодушных и тупых людей, которых так много на свете. В конце шестой или на страстной приеду в Москву, и если меня пустят к Вам, то мы увидимся. На Пасхе, или после Пасхи, мы предполагаем устроить второй спектакль в Серпухове в пользу Вашей школы, конечно, если Вы, cher maître, ничего не будете иметь против этого. Только как же быть с отцами города? Вы писали, что они обиделись. К кому же обратиться насчет дня? К Трутовскому или к кому-нибудь другому? Или, может быть, подождать, когда в Серпухове запоют соловьи? В Петербурге холодно, серо и гадко. Стало еще хуже, когда я сегодня получила Ваше письмо и узнала, что Вы больны. Мне скучно, и я живу будущим, что весьма непрактично, как сказал Шопенгауэр. (Ужасная вещь, иметь дело с литераторшей, не правда ли?) Скажите Вашему профессору, что я умоляю его на коленях скорее вылечить Вас, что за это я посвящу ему большой роман (??) <���…> Выздоравливайте и напишите хоть одно слово, как себя чувствуете. Я буду писать Вам…» ( ГБЛ ).

Получив письмо Чехова, Шаврова-Юст телеграфировала в Москву своей сестре О. М. Шавровой. Она просила навестить Чехова и сообщить ей о его здоровье. О. М. Шаврова посетила Чехова 29 марта и сразу же написала в Петербург: «…получила твою телеграмму вчера и тотчас же полетела на Девичье поле в клинику проф. Остроумова и видела нашего милого Чехова. Успокойся, ему уже гораздо лучше. Я застала его на ногах, как всегда корректно одетого, в большой белой, очень светлой комнате, где стояла белая кровать, большой белый стол, шкапчик и несколько стульев. Он как будто немного похудел и осунулся, но был, как всегда, ужасно мил и весело шутил со мною, просил тебе низко кланяться и благодарил меня за то, что я приехала его проведать. И, разумеется, даже больной в клинике, он не мог оставаться без дела. Ну как думаешь, за чем я его застала?

Он подбирал себе стекла для pince-nez и очков! На столе стоял ящик со стеклами, а на стене висели картонные листы с буквами и надписями разной величины, какие бывают у оптиков в глазных лечебницах. И Антон Павлович очень внимательно читал эти надписи и буквы.

— Как видите, Ольга Михайловна, я не теряю времени, — сказал он мне. — Надо Вам сказать, что это очень важно подобрать для себя верные, то есть точные стекла по глазам. У меня к тому же разные глаза… Да-с, я страдаю астигматизмом. Это довольно сложная штука. Вот и вам следовало бы заняться вашими глазами, Ольга Михайловна! — прибавил он. На это предложение я рассмеялась и сказала, что действительно я немного близорука, но пока на свое зрение пожаловаться не могу и не хочу думать еще об очках.

— Напрасно, напрасно! — очень серьезно сказал Антон Павлович. — Потом вы пожалеете, но будет уже поздно. Надо беречь свои глаза с самых юных лет… Вообще, мы все очень равнодушно относимся к себе и своему здоровью <���…> Давайте-ка подберем сейчас для вас стекла! И вот, всё продолжая шутить, Антон Павлович заставил меня читать надписи и буквы на стене и стал подбирать стекла для моих близоруких глаз, и в результате написал на бумажке номер стекол, которыми советовал мне пользоваться, когда я пишу или читаю, для того, чтобы лучше сохранить мне зрение. Удивительно он хороший, всегда думает о других, о том, чтобы сделать каждому что-нибудь доброе и полезное!» («Сборник статей и материалов» Литературного музея А. П. Чехова в Таганроге, вып. III. Ростов н/Д, 1963, стр. 296).