Федор Сологуб - Том 5. Литургия мне

Елена вспомнила, как босяк в лесу называл ее стерьвою. Она улыбалась, точно вспоминала изысканно-светский комплимент молодого дипломата. И думала она: «Ну разве же я и в самом деле не стерьва? На каторгу бы меня! Или на эшафот, под нож гильотины, — отрубили бы мне голову, чтобы вся моя кровь хлынула на землю! Да не узнают люди, ничего не узнают».

Когда истаял последний кристаллик яда, Елену вдруг потянуло выпить этот отравленный напиток. Она поднесла горлышко бутылки к губам и стала медленно приподнимать ее дно. Но едва только слащавая, жгучая жидкость смочила Еленины губы, Елене стало противно и страшно. Она поставила бутылку на стол и стала прислушиваться к своим ощущениям.

Горло ее сжималось, ноздри трепетали от противного запаха, ноги дрожали. Если бы не стул близко, Елена упала бы на пол.

Она сидела, прижимаясь к спинке стула, смотрела прямо перед собою напуганными глазами и думала, что уже отравилась и что сейчас умрет.

Но это неприятное ощущение судороги в горле скоро прошло. Только еще сердце долго продолжало биться быстро и неровно.

На другой день после завтрака Елена собралась на свою обычную уединенную прогулку. Она повязала, голову красным шелковым платочком и, поглядевшись в зеркало, нашла, что это к ней очень идет. И точно, в платочке она была чрезвычайно мила. В руки Елена взяла плетеную корзинку с дужкою и с прикрепленною веревочками крышкою. В этой корзине еще с вечера были припрятаны Еленою жареная курица в бумажке, сверток с пятком маленьких свежепросольных огурцов и бутылка отравленной водки. Еще раз кинув на себя взгляд в зеркало, Елена улыбнулась своему отражению и отправилась в лес.

Скрынина в тот день с утра не было дома, — все дела, и все неотложные! А Пасходин в последнее время не приходил ни к завтраку, ни к обеду: Елена перестала уговаривать его не убивать себя, и уже он стал думать, что у нее дурной характер и холодная душа. Никто не мешал сегодня Елене. И по дороге не встретился ей никто надоедливый и привязчивый, кто бы мог вздумать провожать ее. Впрочем, по той дороге, которою ходила в лес Елена, дачники не прогуливались.

Такой же был опять ясный день, как и вчера. И душа Елены была спокойна. Ни о муже, ни о босяке Елена почти совсем не вспоминала. Почему-то вставали в ее памяти картины из милого детства.

Когда Елена подходила к своему любимому месту в лесу, какое-то невнятное движение в кустах заставило ее чутко насторожиться. Чувствовалось, что кто-то там таится, ждет, подстерегает. Но страх, охвативший Елену, был только мгновенным. Она догадалась, что это ее вчерашний друг, что он сам боится ее предательства и что никого другого здесь нет. Елена крикнула громко и весело:

— Ау, миленький, где ты? Выходи, я одна.

Несколько минут продолжалось осторожное молчание. Наконец, убедившись, что Елена никого с собою не привела, босяк вышел из-за кустов. Такой же веселый, как вчера. Он хохотал и хрипло говорил, беспрестанно ввертывая скверные словечки:

— Притрепалась, стерьва. Не надула, размилашечка. Ишь ты! Ай меня полюбила, стерьва? Ну и баба.

— Как не полюбить, миленький! — весело говорила Елена. — Вот, и сама притрепалась, и водочки тебе принесла, и курицу.

Босяк захохотал от удовольствия, выкрикнул несколько чрезвычайно крепких слов и так сильно шлепнул со всего размаху ладонью Елену по спине, что она ахнула и упала.

— Эх ты, размилашка, от пинка валишься! — крикнул босяк, нагибаясь к Елене.

Она не ушиблась, — оперлась локтями в мягкую землю. Корзина выпала из ее рук, но ничто из корзинки не вывалилось, — крышка ходила туго.

Оборванец повернул Елену за плечи лицом вверх и облапил ее. И опять, счастливая насилием, Елена затрепетала в объятиях молодого оборванца.

Оборванец отошел и стоял в стороне, искоса поглядывая на Елену. Она села и дрожащими пальцами поправляла прическу.

— Ну, где ж водка? — сипло спросил босяк. — Принесла, так подавай.

— Сейчас дам, — сказала Елена. — Вот, возьми.

Открыла корзинку, достала бутылку, протянула ее босяку. Тот радостно пошел было к Елене, но вдруг остановился, нахмурился, решился покуражиться. Лицо его приняло надменное выражение, и он закричал визгливо и сипло:

— Стерьва, порядка не понимаешь! В ноги кланяйся, проси умильно: государь мой, удал добрый молодец, прими винцо казенное от рабы твоей, изволь, сударь, выкушать на доброе здоровьице.

Елена встала, улыбаясь, и сказала:

— Миленький, как же я кланяться стану, коли у меня бутылка в руках? Ты бы бутылку сперва взял.

— Давай, — с деловитым видом сказал босяк. — Ну, кланяйся.

Елена поклонилась ему в ноги, проговорила, стоя на коленях подсказанные ей слова, еще раз поклонилась и, не поднимаясь с колен, смотрела на босяка. Он проворно и ловко вытащил грязными пальцами пробку из бутылки. Нюхнул, и опять блаженная улыбка засияла на его губах, и лицо его стало детски ласковым. Он говорил:

— Эх, хорошо! Догадалась, что принести, стерьва полоротая! Уважила. Ну, что на коленках стоишь? Покланялась, и будет. На, выпей.

Он поднес бутылку к Елениным губам. Елена упала на землю и захохотала. Она лежала на спине раскрасневшаяся и смотрела, не отрываясь, на босяка.

— Ну, чего ржешь? — спросил он. — Что-то ты уж больно весела. Не колочена живешь, набалована, размилашка.

— Я не пью водки, глупый, — говорила Елена, вытирая на глазах слезинки, выступившие от смеха. — На что мне водка? Я и так живу веселая.

— Не пьешь? — недоверчиво сказал босяк. — Ну и дура. Да ты хоть пригубь.

Елена вспомнила вчерашние ощущения. Сказала.

— Да я бы пригубила, коли велишь, только боюсь, голова болеть будет.

Босяк подумал и решил:

— Ну, не хочет и не надо. Кума пеша, куму легче. Не пьешь, — мне больше останется. Чем закусить-то? Огурчика свежепросольного не захватила?

Елена села, поправила волосы. Потом достала со дна корзины сверток с огурцами. Посмотрела на босяка. Его солнечная улыбка ужалила ее жалостью, мгновенною и острою. Она сказала негромко:

— И ты бы, милый, лучше не пил водки.

— Для чего не пить? — спросил босяк. — На то она и водка, чтоб ее пить. Водки не пить, так это что ж и будет! Не жизнь, а купорос.

— Водка — яд, — усмехаясь, тихо говорила Елена.

Босяк захохотал.

— Ну, от такого яда не окочуришься, — весело сказал он. — Только все внутренности проспиртуешь, так что и смерть не возьмет.

— А все-таки лучше не пей, — повторила Елена. — Сначала съешь чего-нибудь.

Елена вынула из корзины курицу и принялась развертывать ее.

— Вот дура баба! — крикнул босяк. — Сама принесла, да сама, — не пей. Стерьва!

— Вот съешь курицы, — говорила Елена.

Парень поднес бутылку к губам, запрокинул голову и жадными глотками отпил сразу почти половину бутылки.