Федор Сологуб - Том 5. Литургия мне

Подруги. А ты, милая царица, что ты ответила ему?

Лаодамия. Обливаясь горькими слезами, я сказала: «О Протесилай, мы будем вместе, всегда вместе, — сказала я, — повсюду за тобою, за тобою, Протесилай, и в самый ад, — так сказала я, — последует твоя Лаодамия». И я поспешно подошла к нему, чтобы обнять его, — но уже его не было, и только милый голос его прозвучал издалека: «Прости, Лаодамия», — услышала я и проснулась, обливаясь горячими слезами. Золотые пчелы жужжали за моим окном, жужжали, и золотые стрелы светлокудрого Феба упали на мое плечо, и пчелы темные, злые жалили мое сердце, и ныло от боли мое сердце — соты горького меда, — и я плакала, плакала неутешно.

Подруги. Теперь-то не плачь, милая, — а то и мы, глядя на тебя, заплачем, еще ничего не зная, — и как мы тогда тебя утешим? А может быть, еще и не о чем плакать. Может быть, мелкими и злыми демонами недостроенного дома внушен тебе этот сон. Бывают же, говорят старые люди, такие сны, которые и не могут сбыться, — только опечалить, только смутить человека хотят враждебные демоны, но не имеют силы исполнить свои темные угрозы.

Лаодамия. Ах, милые! Я слышала голос моего Протесилая. Мне ли не узнать его? Он сам приходил ко мне, он прощался со мною. Зачем он прощался? Когда тело его неподвижно лежало на сыром песке, зачем он приходил ко мне легкою тенью, ночным призраком? Зачем сказал мне: «Прости, Лаодамия»? Может быть, его… может быть, он забыл меня для другой, которая понравилась ему больше?

Подруги. О милая Лаодамия, как может молодой муж так скоро забыть свою жену, с которою он провел только одну ночь.

Лаодамия. Одну ночь! Увы!

Подруги. И на кого он тебя променяет? Ты прекрасна, как обитательница светлого Олимпа, и хорошо, что Парис миновал Филаку.

Лаодамия. Там, на далеком востоке, цветут, может быть, розы пышнее и благоуханнее наших. Пышно одетые красавицы, в диамантовых диадемах, в жемчужных ожерельях, в золотых запястьях, обольстят его лукавыми своими улыбками, призывными своими речами, варварскою пышностью своих смуглых тел. Забыл он меня, забыл меня, оставленную здесь, и сам наслаждается любовью в краю далеком и отрадном. Злые разлучницы! Их ласки бесстыдны, их глаза обманчиво-нежны. Из-за блудницы оставили воины родной край, за беглою женою устремились, — и чужие прелестницы обольстят их.

Подруги. Не думай так, милая Лаодамия, — не забудет тебя Протесилай для заморской красавицы. Варварские лица не любы эллину, варварский обычай противен ему.

Лаодамия. Ах, милые, говорю, — и сама не верю. Мой Протесилай меня не забудет, мне не изменит. А может быть, она, вещунья сладкая, по ночам таинственно ворожащая под луною, увела его на свой темный луг, зачертила его в свой волшебный круг, опоила его полуночным зелием, обольстила его чародейным веселием… Увы мне, жене оставленной, неутешной!

Подруги. Утешься, милая наша царица, — сама придумываешь ты для себя скорби, которых нет, сама напрасною мукою терзаешь свое сердце.

Лаодамия. И зачем, из-за чего пошли они в такой далекий и трудный путь! Блудницу прославить и увенчать, призрак воплотить, медом жизни напоить беглую тень, — о безумные!

Подруги. Высокому безумию — слава.

Лаодамия. Зачем, зачем слава, омытая в крови? Мне нужна любовь.

С шумом и плачем в чертог быстро входят жены, девы, дети, старцы, вельможи и народ, и с ними Нисса.

Жены и Девы. Царица Лаодамия! Вестник, посланный вождями нашего войска, пришел и принес тебе, царица, и городу вести. Одежда его в пыли, истомлен великою он усталостью, и нерадостен его мутный взор. Боимся, что многие печали возвестит он тебе, царица, и нам.

Лаодамия. Протесилая моего убили! Чуяло мое сердце!

Вестник (входит и обращается к царице) . Царица Лаодамия, тебе и городу возвестить великую скорбь послан я ныне вождями.

Лаодамия. Протесилая моего убили!

Вестник. Царица, ты знаешь, что долго стояли мы в Авлиде, и ветра не было. И знаешь ты про смерть Ифигении, и про то, как мы покинули Авлиду. Путь был труден, и велики раздоры среди вождей, и море бурно. Но все корабли пришли к троянским берегам. Тогда мы вспомнили слова вещателя.

Лаодамия. Несносный вестник, не томи меня долгим рассказом. Протесилай мой — что с ним? Скажи мне, что он жив.

Вестник. Царица, дело вестника — рассказать по порядку все, что ему велели передать вожди, и все, что он сам видел.

Лаодамия. Ни слова не дам сказать тебе ранее, чем возвестишь мне, жив ли Протесилай.

Вестник. Узнай же, царица, — царь Протесилай убит. Первый вышел он из корабля на берег вражеской земли, и сбылось предвещание — царь Протесилай первый пал, пораженный копьем дарданца.

Жены и Девы. О горе, великое горе! Бедная Лаодамия, плачь, плачь, подыми вопль до неба, — воплями и воздыханиями утоми черное горе, утешь своими слезами мстительных богинь.

Лаодамия. Первый пал! Так, злая, торопилась ты умертвить моего милого, с неумолимою поспешностью нанесла ты мне удар. Иди, злой вестник, я не хочу ни видеть, ни слышать тебя. Иди, иди — говори другим о битве, о геройстве, о доблестях павших и о славе победивших, — мой Протесилай убит.

Вестник. Царица, царь Протесилай убит, но войско наше подошло к стенам Трои.

Лаодамия. Вестник и народ, — идите отсюда на городскую площадь, — ты, вестник, говори народу все, что надлежит, все, что ты знаешь, а я останусь одна с моим горем.

Подруги. О бедная царица! Какую горькую долю дал тебе немилосердный рок! Мы узнаем от вестника о наших мужьях и сыновьях и потом придем к тебе утешать тебя или плакать вместе с тобою.

Вестник, жены и народ уходят.

Нисса. А меня, госпожа, не гони, — мне слушать не о ком, — посижу над тобою, распростертою на ложе, вея над тобою опахалом.

Лаодамия. О, горе мне! Не самая ли я несчастная из жен? Едва обняла мужа, — и нет его, — мстительные, злые, чуждые человеку силы умертвили радость мою. О злая семья верховных!

Нисса. Боги требуют покорности от людей, как господа от рабов.

Лаодамия. Обольстила его призрачная, призраком манила моего Протесилая, в царство теней легким призраком заманила его. Так поспешно, так страстно сорвали мы нежный цвет — между ласками отрока и ударом дарданца насладились мы его мгновенным благоуханием, — и где же ты, счастие наше? Увы мне, жене покинутой, неутешной! Вы, неправедные боги! Или и вовсе недоступны чертоги ваши? О, трепещите, — проклятия горячим пеплом упадут на головы ваши! Восстанет из земного праха муж, который ответит стрелой на стрелу, ударом на удар.