Николай Некрасов - Том 8. Проза, незавершенное 1841-1856

Парень выпил.

— Да ты тонул, что ли? — спросил он.

— А нет, не тонул, — отвечал ямщик, садясь и стаскивая с пог мокрые сапоги.

— Чего же ты орал, словно зарезанный? — спросил Грачов.

— А маненечко огряз, — отвечал парень, выливая из сапога воду.

— А как маненечко? — спросил Тростников.

— Да лошадь как ухнет вдруг.

— По уши?

— Да перво так по уши. А тут, глядь, и ушей не видно! Вся ушла.

— И ты с ней?

— Куда с ней! Я спрыг.

— В воду?

— В воду, как в воду? — чай, глыбко! А тут куст — я как пряну, да, спасибо, елшинка крепкая попалась-удержала! Да уж и прянул же я! — продолжал парень. — Скажи другой раз — в жисть так не прыгнуть! Почитай сажени с три до куста было. Инда шляпа слетела с головы — искал, искал, не нашел! А, чай, тут, проклятая, где-нибудь близехонько, поди, к кусту прибило!

Между разговором ямщик выжал рубашку и всё остальное, снова надел, обул сапоги на выжатые онучи.

— Ну ты и пошел кричать?

— А как не кричать? Лошадь, гляжу, оказалась, да и ни с места! Будь глыбко, выплыла бы, а то, вишь, втяпалась в грязь — вот ей выскочить силы-то уж и нет! А я что один сделаю? Подплыл к ней, хвать за повод — тянул, тянул — ну, мол, сердешная, ну, жид! Одначе нет: тужилась, тужилась, а не смогла, а всего и! выскочить-то бы каких-нибудь сажени полторы. Да уж, знать, больно задом огрязла. А помочь как? Опущусь, стану, а грязь так и сосет, так и сосет, ну и бросай повод — плыть надеть. Неча делать, воротился к кусту и ну опять кричать. Робята подъехали и пособили — лошадь выскочила, а шляпы так и не нашел. Вишь, пострел! Как потянули втроем — небось, выпрыгла, жид проклятый!

И он сердито дернул лошадь. — Да чем же лошадь виновата? — заметил Трост-ииков. — Сам дурак — втяпался в болото. Говорили: леротись.

— Точно, — сказал парень, — сам маненечко сплоховал, ве утрафил маненечко, раненько вправо вернул; держись нолевей, так бы в самый раз бугорочком и пришлось: гляди, и проехал бы!

— А еще хвастал, что дорогу знаешь, — сказал Грачов.

— Знать — как не знать? Езжал не одинова. Да, вишь, толеричка всё под водой: не видно, где бугор, где яма. Кабы в межень.

— Вот не случись народу, и потонул бы ты и с лошадью.

— Как потонуть? — отвечал парень с недоверчивой усмешкой. — В эвтаком месте да потонуть? Тут в межень малый ребенок перебредет, скотину пущает. А то потонуть. Господи! уж и потонуть тут!

— А потонул бы и есть, да и лошадь, гляди, утопил бы! Промочил бы душеньку сквозь, выжми да брось! — гаркнули неожиданно в один голос гребцы, которые давно уже, вытянув до половины на берег свои ботники, чтоб не унесло водой, с открытыми головами окружили тарантас и прислушивались к разговору господ с ямщиком. — Вишь ты, втяпался куда — и ловко: в самую ключину угодил, а ключина глубокая да топкая такая — ив межень никогда не пересыхает!

— Толкуйте, много вы знаете! — сказал парень.

— Вестимо, ты больше знаешь, что говорить. Ты, чай, тут каждому кусту сват. А он вот, изволите видеть, сударь, — продолжал <���гребец>, обращаясь к Грачову, — прошлого году всю весну, чай, ночи не проходило, чтобы не прокатил в нашу деревню. Даром дорога плоха, — ну и привык, и лошадь привыкла; так вот, знать, и нонече понадеялся: проеду, мол! Ан нет — гляди, и не проехал. Так, что ль, парень?

— Да зачем же он прошлого! году по ночам ездил? — спросил Тростников.

Парень молчал.

Гребцы переглянулись; парень потупился.

— Да известно; народ молодой: селянки! — значительно отвечал тот же мужик.

— Что такое?

— Селянки, — повторил мужик.

— Да что такое селянки?

— А примерно: живет молодица — вдова, солдатка али так, бобылка какая гулящая; ну вот к ней и собираются но вечерам: скрыпотню подымут, она им селянку сварит, пьют, песни поют!

Догадавшись, что под именем селянок должно разуметь деревенские вечера с развлечениями особенного рода, а под именем скрыпотни какую-нибудь местную' музыку, Тростников спросил:

— И весело бывает на таких селянках?

— А кто их знает, нам на них бывать не приходится. Стало, весело, коли по ночам, почитай, вплавь ездил!

— А вот нынче, как зазнобушки нет, вишь, она солдатка — так муж вытребовал, и келийка стоит заперта, — добавил другой, — так он и дорожку к нам забыл. Среди бела дня в омут так вот и прет, а самому невдомек! И шляпу потерял!

И гребцы разразились хохотом, все разом глянув на обнаженную голову сконфуженного парня.

— Вот как! А мы давеча и не знали, что имеем удовольствие ехать с русским Леандром, — заметил Грачов своему товарищу.

— Послушай, парень, скажи-ка по совести, — обратился он вполголоса! к ямщику, — что они врут или правду говорят?

— А знамо врут, — отвечал парень.

— Уж будто так ничего и не было?

— Чего не было, того не было, а что было, знает про то головушка буйная да ноченька темная, — отвечал парень, потупляя голову и принимаясь отвязывать чемодан. — Прикажете нести, что ли?

— Неси… Да вот возьми сначала.

Грачов дал ямщику три целковых и почувствовал, что поквитался с ним совершенно. Таким образом в случае более горестном, если б ямщик, например, утонул, он положил бы его семейству приличную пенсию и совесть его точно так же была бы спокойна.

В десять минут вещи путешественников были перенесены на ботники; разместившись в них, они поплыли в путь не без чувства некоторого страха: ботники глубоко сидели в воде, возвышаясь над нею менее вершка. При малейшем неосторожном движении — если не совершенная гибель, то купание было неизбежно.

Едва отплыли они пятьдесят сажен, как послышали за собою плеск; оглянулись и увидали ямщика, ехавшего недалеко от них на своей пристяжной.

— Ты куда? — спросил с удивлением Грачов.

— А я шляпы поискать, — отвечал парень.

Тростников вспыхнул.

— Что ты, сумасшедший! Мало одного разу, хочешь еще попробовать, не приведется ли совсем утонуть? — закричал он в негодовании. — Воротись, безумная голова!

— Воротись! — строго повторил Грачов.

Ямщик ничего не отвечал и ехал вперед.

— Говорят, воротись, а то я Алексею Дементьичу напишу! — крикнул Грачов, но и угроза его не имела никакого действия.

— А не замайте его! — сказал гребец. — Не без шляпы же ему ехать домой, парень молодой: засмеют! Да и шляпа, говорит, новая; три рубля намедни в Гороховце дал!

— Так за три рубля и тонуть?

— Ну, не потонет.

— А уж лошадь верно утопит! Вот будет в барышах!

— Не утопит! Как утопить? — отвечал гребец. — Не бросать же шляпу, — прибавил он таким голосом, который ясно говорил, что сам гребец на месте парня сделал бы то же. — Ты, — закричал он парию, оборачиваясь к нему лицом, — лошадь-то не доезжая плотины привяжи, а сам и сплавай!