Иван Тургенев - Том 9. Новь. Повести и рассказы 1874-1877

Марианна выслушала Паклина до конца. Она не испугалась — она даже осталась спокойною… Но ведь точно! надобно же было что-нибудь предпринять! Первым ее движением было обратить глаза на Соломина.

Он тоже казался спокойным; только вокруг губ чуть-чуть шевелились мускулы — и это была не его обычная улыбка.

Соломин понял значение Марианнина взгляда: она ждала, что он скажет, чтобы так поступить.

— Дело действительно довольно щекотливое, — начал он, — Нежданову, я полагаю, не худо на время скрыться. Кстати, каким манером узнали вы, что он здесь, господин Паклин?

Паклин махнул рукою.

— Один индивидум сказал. Видел его, когда он расхаживал по окрестностям и проповедовал. Ну и выследил его, хоть и не с дурной целью. Он из сочувствующих. Извините, — прибавил он, обратившись к Марианне, — но, право же, друг наш Нежданов был очень… очень неосторожен.

— Упрекать его теперь не к чему, — заговорил опять Соломин. — Жаль, что с ним посоветоваться нельзя; но до завтра болезнь его пройдет, а полиция не так быстра, как вы предполагаете. Ведь и вам, Марианна Викентьевна, придется с ним удалиться.

— Непременно, — глухо, но твердо отвечала Марианна.

— Да! — сказал Соломин. — Надо будет подумать; надо будет поискать: где и как?

— Позвольте изложить вам одну мысль, — начал Паклин, — мысль эта пришла мне в голову, когда я сюда ехал. Спешу заметить, что извозчика из города я отпустил за версту отсюда.

— Какая эта мысль? — спросил Соломин.

— Вот что. Дайте мне сейчас лошадей… и я поскачу к Сипягиным.

— К Сипягиным! — повторила Марианна. — Зачем?

— А вот увидите.

— Да разве вы их знаете?

— Ни малейше! Но послушайте. Обсудите мою мысль хорошенько. Она мне кажется просто гениальной. Ведь Маркелов — зять Сипягина, брат его жены. Не так ли? Неужели же этот барин ничего не сделает, чтобы спасти его? И к тому же — сам Нежданов! Положим, что господин Сипягин сердит на него… Но ведь все же Нежданов стал его родственником, женившись на вас. И опасность, которая висит над головою нашего друга…

— Я не замужем, — заметила Марианна.

Паклин даже вздрогнул.

— Как?! Не успели в течение всего этого времени! Ну, ничего, — прибавил он, — соврать можно. Все равно: вы теперь вступите же в брак. Право, другого ничего не придумаешь! Обратите внимание на то, что до сих пор Сипягин не решился вас преследовать. Следовательно, в нем есть некоторое… великодушие. Я вижу, вам это выражение не нравится — скажем: некоторая чванливость. Отчего же нам ею не воспользоваться и в данном случае? Посудите!

Марианна подняла голову и провела рукой по волосам.

— Вы можете пользоваться чем вам угодно для Маркелова, господин Паклин… или для вас самих; но мы с Алексеем не желаем ни заступничества, ни покровительства господина Сипягина. Мы покинули его дом не для того, чтобы стучаться в его дверь просителями. Ни до великодушия, ни до чванливости господина Сипягина или его жены нам нет никакого дела!

— Это чувства весьма похвальные, — отвечал Паклин (а сам подумал: «Вишь ты! как водой меня окатила!»), — хотя, с другой стороны, если сообразить… Впрочем, я готов повиноваться. Буду хлопотать о Маркелове, об одном нашем добром Маркелове! Замечу только, что он ему родственник не по крови, а по жене — между тем как вы.

— Господин Паклин, прошу вас!

— Слушаю… слушаю! Только не могу не выразить своего сожаления, потому что Сипягин человек очень сильный.

— А за себя вы не боитесь? — спросил Соломин.

Паклин выставил грудь.

— В подобные минуты о себе не следует думать! — промолвил он гордо. А между тем он именно думал о себе. Он хотел (бедненький, слабенький!) забежать, как говорится, зайцем. В силу оказанной услуги Сипягин мог, если бы предстала в том нужда, замолвить о нем слово. Ведь и он, — как там ни толкуй! — был замешан, — слышал… и даже сам болтал!

— Я нахожу, что ваша мысль недурна, — промолвил наконец Соломин, — хоть, собственно, на успех надеюсь мало. Во всяком случае, попытаться можно. Испортить — вы ничего не испортите.

— Конечно, ничего. Ну, положим самое худшее: прогонят меня взашей… Что за беда!

— Беды в том, точно, нет никакой… («Merci», — подумал Паклин, а Соломин продолжал.) Который-то час? Пятый. Времени терять нечего. Лошади вам сейчас будут. Павел!

Но на место Павла на пороге комнаты показался Нежданов. Он пошатывался на ногах, придерживаясь одной рукой за притолку, и, бессильно раскрыв губы, глядел помутившимся взором. Он ничего не понимал.

Паклин первый подошел к нему.

— Алеша! — воскликнул он, — ведь ты меня признаешь?

Нежданов посмотрел на него, медленно мигая.

— Паклин? — проговорил он наконец.

— Да, да; это я. Ты нездоров?

— Да… Я нездоров. Но… зачем ты здесь?

— Зачем я… — Но в эту минуту Марианна тихонько тронула Паклина за локоть. Он оглянулся и увидел, что она ему делает знаки… — Ах, да! — пробормотал он. — Да… точно! Вот видишь ли, Алеша, — прибавил он громко, — я приехал сюда по одному важному делу — и сейчас отправляюсь дальше… Тебе Соломин все расскажет, а также Марианна. Марианна Викентьевна. Они оба вполне одобряют мое намерение. Дело идет обо всех нас, то есть нет, нет, — подхватил он в ответ на взгляд и движение Марианны… — Дело идет о Маркелове; о нашем общем приятеле Маркелове — о нем одном. Но теперь прощай! Минута каждая дорога, прощай, друг… Мы еще увидимся. Василий Федотыч, угодно вам пойти со мною распорядиться насчет лошадей?

— Извольте. Марианна, я хотел было сказать вам: будьте тверды! — да это не нужно. Вы — настоящая!

— О да! О да! — поддакнул Паклин. — Вы римлянка времен Катона! Утического Катона! Однако пойдемте, Василий Федотыч, пойдемте!

— Успеете, — с ленивой усмешкой промолвил Соломин.

Нежданов посторонился немного, чтобы пропустить их обоих… но в глазах его было все то же непонимание. Потом он шагнул раза два — и тихо сел на стул, лицом к Марианне.

— Алексей, — сказала она ему, — все открылось; Маркелова схватили крестьяне, которых он пытался поднять; он сидит арестованным в городе, так же как и тот купец, с которым ты обедал; вероятно, и за нами скоро приедет полиция. А Паклин отправился к Сипягину.

— Зачем? — прошептал едва слышно Нежданов. Но глаза его просветлели — лицо приняло обычное выражение. Хмель мгновенно соскочил с него.

— А затем, чтобы попытаться, не заступится ли он…

Нежданов выпрямился…

— За нас?

— Нет; за Маркелова. Он хотел было просить и за нас… да я не позволила. Хорошо я сделала, Алексей?

— Хорошо ли? — промолвил Нежданов и, не поднимаясь со стула, протянул к ней руки. — Хорошо ли? — повторил он и, приблизив ее к себе и прижавшись лицом к ее стану, внезапно залился слезами.