Лидия Чуковская - Процесс исключения (сборник)

В. Медведев:Очень может быть.

Стрехнин читает выступление Лиханова:

Лиханов:Нет, дело тут не в позе, как кто-то сказал. Выступление Лидии Чуковской – не поза, а чистая антисоветчина. И не первая. Она давно работает на заграницу. Она в своем письме называет имена лиц, которые здоровы, а их будто бы посадили в сумасшедший дом. Это неправда. Они действительно больные. У нас здоровых не посадят.

Сейчас заграничное радио слушают все, в том числе и молодежь. Надо оградить нашу молодежь.

Как Литвинов, Якир и Красин пользовались именами своих отцов, так Чуковская пользуется именем своего отца.

Я:Неправда! Литвинов ничем не пользовался и честно отбыл свой срок Красин просто однофамилец известного большевика, и ему нечем пользоваться. Якир и Красин – давно сломленные лагерями и тюрьмами люди, которые оговорили и предали многих честных людей. Никто не смеет меня с ними сравнивать.

А моего отца не уважаете – вы. Неужели вы думаете, что теперешний наш разговор – это форма уважения к моему отцу? Если бы писатели его уважали, они позаботились бы, чтобы переиздавались его критические статьи, его книги – «От двух до пяти», «Живой как жизнь», «Высокое искусство», «Чехов», «Современники», «Мой Уитмен», «Поэт и палач», «Александр Блок как человек и поэт», «Рассказы о Некрасове», – заботились бы о его книгах, а не обсуждали бы его детей и внуков. Что бы он пережил, если бы слушал заседание секции и наш сегодняшний разговор? Как вы думаете?

Стрехнин:Вы переходите на другую тему – вопрос о переизданиях.

Я:Да, перехожу. Но не на «вопрос о переизданиях», как выражаетесь вы, а на литературу. Потому что я в Доме литераторов, а не на склочной коммунальной кухне. Вы, Союз писателей, лишаете читателей книг Корнея Чуковского. Вы не дорожите ни литературой, ни читателями.

Стрехнин:Я продолжаю читать протокол:

Юрий Яковлев оглашает письмо Марии Павловны Прилежаевой, которая присоединяет свой голос к требованию исключения. «Лидия Чуковская – человек чуждый».

Постановили : просить Секретариат и Правление подтвердить наше мнение об исключении Лидии Чуковской из Союза писателей.

Принято единогласно.

Затем, продолжает читать Стрехнин, уже после постановления, выступил т. Кулешов, по-видимому опоздавший. А. Кулешов заявляет, что Лидия Чуковская как писательница – пустое место.

Стрехнин:Итак, Лидия Корнеевна, какие у вас к нам претензии? Их две, я так понял: что вас не пригласили на заседание бюро – раз, и что якобы не говорили по существу – два.

Я:Да, это так. Нельзя осуждать человека в его отсутствие – это раз, а уровень обсуждения самый низкий – это два. Ничего никто о моей статье «Гнев народа» не сказал, а либо только брань («антисоветчина»), либо забота о моих племянниках, которые являются достойной сменой моему отцу. Писателю – родственники – смена!

А. Медников:Откуда вы берете информацию об арестованных?

Стрехнин:Вы пишете: аресты, обыски, сумасшедшие дома. Откуда у вас такие сведения?

Я:Я, как и вы, живу у себя на родине. У меня на родине творятся беззакония. Я их вижу.

Стрехнин:Почему-то вы видите только беззакония.

Я:Нет, совсем не только. Но я слишком хорошо помню погибших раньше – в предыдущие десятилетия, – и потому меня остро интересуют погибающие теперь.

Стрехнин:Мы тоже хорошо помним погибших.

Медников:Откуда вы берете вашу информацию?

Я:Из жизни. От матерей, жен, сестер. Чтобы не видеть, надо заткнуть уши и зажмурить глаза. Это кругом. Одного моего знакомого, совершенно здорового, посадили в сумасшедший дом. А я знала, что он здоровый. В печати об арестах и обысках не пишут. Или пишут, извращая факты. У меня много знакомых, которые были на суде над Синявским и Даниэлем, над Литвиновым и его товарищами. Все было совсем не так, как изображала печать. Когда я могу, я пользуюсь официальными источниками – например, когда Лев Николаевич Смирнов, судья, выступал в Союзе писателей, я задала ему вопрос, что означает – юридически – слово «антисоветский»? Ответа я не получила [43].

Медников:Почему это происходит вокруг вас, а, например, возле меня не происходит ничего похожего?

Я:Не знаю… Вы живете где-то на острове и нарочно не видите… Кроме личных наблюдений я иногда узнаю что-нибудь от академика Сахарова. Он ведь тоже лицо официальное: председатель Комитета прав человека. Вот недавно был суд над его другом Шихановичем. Судили в отсутствие подсудимого, защищал адвокат, который подсудимого ни разу не видел. А дело Суперфина? Его матери недавно запретили с ним переписку. Родной матери. Понимаете?

В. Медведев:Я никогда никакого Суперфина не слышал. И с Сахаровым незнаком.

Я:Жалею о вас.

Стрехнин:Итак; вернемся к делу. Мы пригласим вас на Секретариат… Может быть, вы до тех пор подумаете и напишете объяснительную записку? Я нисколько не настаиваю, я всего лишь спрашиваю.

Я:Я никакой объяснительной записки писать не стану. Я ни у кого на службе не состою. Если меня пригласят в Секретариат Правления, я приду, но только на том условии, что о моих родных говориться не будет. В литературе родства не существует. Если существует – не фамильное. И кроме того, прошу учесть, что я живу то в городе, то на даче, – и предупредить меня надо заранее.

Если на Секретариате займутся моими семейными делами, то я немедленно уйду, громко хлопнув дверью.

Стрехнин:Скажите, пожалуйста, Лидия Корнеевна, а как ваша статья попала за границу?

Я:В прошлый раз в этой же комнате вы задали мне подобный вопрос о другой статье. Тогда я сказала: не знаю. Это правда. Теперь говорю: я сама пригласила к себе домой американского корреспондента и передала ему «Гнев народа» с просьбой опубликовать.

4 января я получила повестку: явиться на заседание Секретариата Московского отделения Союза писателей РСФСР.

От письма Стрехнина она отличалась тем, что уже вовсе не походила на письмо. Там: «Уважаемая Лидия Корнеевна». Здесь уже просто «Лидия Корнеевна». (А если бы меня вызывали на Секретариат не РСФСР, а СССР – до какого градуса поднялась бы невежливость?) Там была подпись «Ю. Стрехнин». Как-никак, автограф писателя. Здесь – «Зав. протокольным отделом А. Любецкая». Очень похоже на вызов в милицию или в суд… Впрочем, в милицейской повестке стояло бы: «гр-ке Чуковской Л. К»… Трудно себе вообразить, чтобы, например, у «Серапионовых братьев» существовал протокольный отдел, и в этом отделе – зав, и они писали бы друг другу так: Каверину В. А.