Николай Некрасов - Том 10. Мертвое озеро

Она молчала.

— Скажите мне ответ. Я вам писал…

— Скажу, — произнесла Настя, не останавливаясь, — если вы обещаете тотчас уйти, ничего не говорить и больше не приходить к нашим окнам.

— Обещаю, всё обещаю! — воскликнул Гриша.

— Тише!

Настя переждала нескольких пешеходов, шедших им навстречу, и потом с большими паузами сказала, не оборачиваясь и продолжая быстро идти:

— Я вас люблю — я никого больше не буду любить — буду всегда вас любить — вы хорошо придумали обойтись без тетушки — не пишите больше. Идите!

Едва Настя произнесла последнее слово, как Гриша уже бежал в противную сторону с такою быстротою, как будто услышал смертный свой приговор, которого мог избегнуть только с помощью быстроты своих ног. И только прибежав домой, он пожалел, что так строго послушался приказания девушки. «Если она меня любит, она, верно, не рассердилась бы», — думал он. Ничего не может быть послушнее человека влюбленного, если он молод, любит в первый раз и любовь его искренна…

Может быть, в другое время Настя не так была бы довольна покорностию своего любезного; но в тот вечер Ивана Софроныча колотил озноб; Настя торопилась в аптеку купить малины, чтоб поскорей напоить старика и уложить. Она боялась, чтоб он не расхворался. К счастию, меры, принятые ею, удались: старик спал хорошо и проснулся здоровехонек, — так по крайней мере он уверял свою дочь.

В последнее время — именно со дня известной катастрофы — Иван Софроныч много изменился: тайная и тягостная забота видимо подавляла его ум и отражалась в его лице, постоянно грустном и болезненном. Остатки волос его, казалось, еще более поседели; глаза ввалились; голос лишился прежней силы и уверенности, в которой так много было достоинства. Казалось, в несколько дней он постарел десятью годами. Он сделался молчалив, редко шутил с Настей и еще реже говорил с ней о своих планах спокойной жизни, которые они прежде вместе строили. Настя заметила также, что старик сделался необыкновенно скуп, чего прежде за ним вовсе не замечала; он считал каждую копейку и поговаривал о перемене квартиры: теперешняя казалась ему дорога.

Часу в двенадцатом утра, когда Иван Софроныч читал, а Настя работала, у двери их вдруг раздался звонок. Вошел молодой человек и робким голосом попросил у Ивана Софроныча позволения поговорить с ним полчаса. Настя вышла в другую комнату.

Молодой человек имел довольно приятную наружность и находился очевидно в сильном волнении. Когда они остались одни и Иван Софроныч спросил его, что ему угодно, молодой человек сильно смутился и несколько минут молчал.

— Мой поступок безрассуден, — наконец сказал он нетвердым голосом. — Но я слышал, что вы добры. Вы сами были молоды; может быть, с вами тоже случались несчастия, и вы по крайней мере не перетолкуете моей просьбы в дурную сторону.

— Просьбы? — спросил Иван Софроныч. — Но чем же я могу вам услужить?

— О, можете! — перебил с уверенностию молодой человек. — Можете, но только захотите ли?

— Если будет возможно, — сказал старик, которому понравилось лицо молодого человека. — Но потрудитесь сесть; вы, кажется, очень встревожены.

— Да, я не спал с неделю, и если б вы знали, как я провел ее! Не дай бог никому испытать такого несчастья!

В глазах молодого человека показались слезы.

— Но что же такое случилось с вами? — спросил старик.

— Я вам расскажу всё, — отвечал молодой человек, — потому что на вас моя единственная надежда. Если вы не войдете в мое положение, если мне не помогут, не дадут средства спасти мое честное имя, мою будущность и будущность существа, которое мне дороже жизни… о, я не знаю, что с собой сделаю!

И он в отчаянии обхватил свою голову руками и несколько минут молчал.

— Вам странно, — наконец сказал он, собираясь с силами, — вам смешно, может быть, что к вам, человеку совершенно незнакомому, пришел я изливать свое горе, просить помощи. Но я сирота; я никогда не знал отца, я лишился матери, когда еще едва начинал ходить… о, я самое несчастное существо в свете!

Понизовкин почувствовал глубокое сожаление к бедному молодому человеку. В то же время любопытство его было сильно возбуждено, и он спросил:

— Но какое же несчастие случилось с вами? кто вы? чем занимаетесь?

— Меня призрел из сострадания человек посторонний, который заменил мне отца. Трудом, бережливостию, покорностью старался я отплатить ему за его благодеяние; наконец я приобрел его доверенность; он вверился мне, как родному сыну… И я обманул его ожидания! Видит бог, я ни в чем не виноват, — продолжал молодой человек после минутного молчания. — Но поверит ли он? И не всё ли равно? Он сам обременен семейством; всё, что имеет он, нажито неусыпным трудом, бережливостью, многими пожертвованиями… И вдруг такая потеря! Нет, нет! я не могу отплатить ему такою черною неблагодарностию!

— Но кто же был причиною вашего несчастия?

— Кто? — сказал молодой человек. — Кто? я сам не знаю!

— Странно! — заметил Понизовкин, которого недоумение возрастало с каждым словом молодого человека. — Но в чем же состоит ваше несчастие?

— После многих лет труда, лишений, терпения и совершенной безнадежности в будущем мне вдруг улыбнулось счастье, — отвечал молодой человек. — Благодетель мой дал мне важное поручение: оно должно было быть пробой моего усердия, моей преданности к нему, моих способностей. Исполнив его хорошо, я мог надеяться получить у него хорошее место, хорошее жалованье, упрочить свое положение и улучшить судьбу бедной девушки, которая еще несчастнее меня и которую я люблю!

— Но что же помешало вам?

— Деньги, которые я должен был передать одному купцу, по поручению моего благодетеля, — с отчаяньем отвечал молодой человек, — эти деньги…

— Вы проиграли их?

— Нет, их у меня украли!

Он замолчал и закрыл руками свое лицо. Несколько минут продолжалось молчание.

— Очень, очень жалею вас, — сказал наконец Иван Софроныч, — но кроме дружеского участия и сожаления… что же еще могу я сделать для вас?

— О, можете! — воскликнул молодой человек. — Но захотите ли?

Иван Софроныч был так тронут его горестию, что обещал сделать всё, что будет в состоянии. И обещание его было искренно.

— И вы не шутите?

— Я никогда не шучу такими вещами, молодой человек, — строго отвечал старик.

Лицо молодого человека просияло.

— Но ведь сумма довольно большая, — сказал он. — Сорок тысяч!

— У вас украли сорок тысяч? Очень, очень жаль, — сказал старик, качая головой.

— О, если вы дадите мне средство возвратить их моему благодетелю, моя карьера, моя честь будут спасены!

В лице Ивана Софроныча выразилось величайшее удивление.