Николай Лесков - Язвительный

4

Вечером 4 декабря жандарм принес мне записку, которою дежурный чиновник звал меня позже, в одиннадцать часов, к губернатору.

- Вы, кажется, здешний уроженец? - спросил меня губернатор, когда я вошел к нему по этому зову. Я отвечал утвердительно.

- Вы живали в К-ом уезде?

- Я там, - говорю, - провел мое детство. К-ой уезд мое родное гнездо.

- И у вас там много знакомых? - продолжал спрашивать губернатор.

"Что за лихо!" - подумал я, выдерживая этот допрос, и отвечал, что я хорошо знаю почти весь уезд.

- У меня к вам есть просьба, - начал губернатор. - Пишет мне из Парижа князь Кулагин, что послал он в свои здешние имения англичанина Дена, человека сведущего и давно известного князю с отличной стороны, а между тем никак не огребется от жалоб на него. Сделайте милость, - не в службу, а в дружбу, съездите вы в К-ой уезд, разузнайте вы это дело по совести и дайте мне случай поступить по совести же.

Поехал я в город К. в эту же ночь, а к утреннему чаю был у моей матери. Там о жалобах к-ских крестьян на Дена и слуху нет. Спрашиваю матушку: "Не слыхали ли, как живут рахманские мужики?"

- Нет, мой друг, не слыхала, - говорит. - А впрочем, что им при Стюарте Яковлевиче!

- Может быть, - говорю, - он очень строг или горяч?

- В порядке, разумеется, спрашивает.

- Сечет, может, много?

- Что ты! что ты! Да у него и розог в помине нет! Кого если и секут, так на сходке, по мирской воле.

- Может быть, он какие-нибудь другие свои делишки неаккуратно ведет?

- Что ты начать-то хочешь?

- Как, - говорю, - он к красненьким повязочкам равнодушен ли?

- О, полно, сделай милость, - проговорила мать и плюнула.

- Да вы чего, матушка, сердитесь-то?

- Да что ж ты глупости говоришь!

- Отчего же глупости? Ведь это бывает.

- Подумай сам: ведь он женатый!

- Да ведь, родная, - говорю, - иной раз и женатому невесть что хуже холостого снится.

- Эй! поди ты! - опять крикнула мать, плохо скрывая свою улыбку.

- Ну чем же нибудь он да не угодил на крестьян?

- Что, мой друг, чем угождать-то! Они галманы были, галманы и есть. Баловство да воровство - вот что им нужно.

5

Объехал два, три соседние дома, - то же самое. На Николин день в селе ярмарка. Зашел на поповку, побеседовал с духовными, стараясь между речами узнать что-нибудь о причинах неудовольствия крестьян на Дена, но от всех один ответ, что Стюарт Яковлевич - такой управитель, какого и в свете нет. Просто, говорят, отец родной для мужика. Что тут делать? Верно, думаю себе, в самом деле врут мужики.

Так приходилось ни с чем и ехать в губернский город.

В городе К. я заехал, без всякой цели, к старому приятелю моего покойного отца, купцу Рукавичникову. Я хотел только обогреться у старика чайком, пока мне приведут почтовых лошадей, но он ни за что не хотел отпустить меня без обеда. "У меня, - говорит, - сегодня младший сынок именинник; пирог в печи сидит; а я тебя пущу! И не думай! А то вот призову старуху с невестками и велю кланяться".

Надо было оставаться.

- Тем часом пойдем чайку попьем, - сказал мне Рукавичников.

Нам подали на мезонин брюхастый самовар, и мы с хозяином засели за чай.

- Ты что, парень, был у нас волей, неволей или своей охотой? - спросил у меня Рукавичников, когда мы уселись и он запарил чай и покрыл чайник белым полотенцем,

- Да и волей, и неволей, и своей охотой, Петр Ананьич, - отвечал я.

Я знаю, что Петр Ананьич человек умный, скромный и весь уезд знает как свои пять пальцев.

- Вот, - говорю, - какое дело, и пустое, да и мудреное, - и рассказал ему свое поручение.

Петр Ананьич слушал меня внимательно и во время рассказа несколько раз улыбался; а когда я кончил, проговорил только:

- Это, парень, не пустое дело,

- А вы знаете Дена?

- Как, сударь, не знать!

- Ну, что о нем скажете?

- Да что ж о нем сказать? - проговорил старик, разведя руками, хороший барин.

- Хороший?

- Да как же не хороший!

- Честный?

- И покору ему этим нет.

- Строг уж, что ли, очень?

- Ничего ни капли не строг он.

- Что ж это, с чего на него жалуются-то?

- А как тебе сказать... очень хорош, - похуже надо, вот и жалобы. Не по нутру мужикам.

- Да отчего не по нутру-то?

- Порядки спрашивает, порядки, а мы того терпеть не любим.

- Работой, что ли, отягощает? - все добиваюсь я у Рукавичникова.

- Ну какое отягощение! Вдвое против прежнего им теперь легче... А! да вот постой! вон мужичонко рахмановский чего-то приплелся. Ей! Филат! Филат! - крикнул в форточку Рукавичников. - Вот сейчас гусли заведем, - прибавил он, закрыв окно и снова усевшись за столик.

В комнату влез маленький подслеповатый мужичок с гноящимися глазками и начал креститься на образа.

- Здравствуй, Филат Егорыч! - сказал Рукавичников, дав мужику окреститься.

- Здравствуй, батюшка Петр Ананьич.

- Как живешь-можешь?

- Ась?

- Как, мол, живешь?

- А! Да все ела те богу живем.

- Дома все ли здорово?

- Ничего будто, Петр Ананьич; ничего.

- Всем, значит, довольны?

- Ась?

- Всем, мол, довольны?

- И-и! Чем довольными-то нам быть,

- Что ж худо?

- Да все бог его знает; будто как не вольготно показывается.

- Управитель, что ль, опять?

- Да, а то кто ж!

- Аль чем изобидел?

- Вот завод затеял строить,

- Ну?

- Ну и в заработки на Украину не пущает.

- Никого?

- Ни одного плотника не пустил.

- Это нехорошо.

- Какое ж хорошество! Барину жалились, два прошения послали, да все никакой еще лизируции нет.

- Поди ж ты горе какое! - заметил Рукавичников.

- Да. Так вот и маемся с эстаким с ворогом,

- Видите, какой мошенник ваш Ден! - сказал, обратясь ко мне, Рукавичников. Мужик в меня воззрился.

- А вот теперь я вам расскажу, - продолжал мой хозяин, - какой мошенник вот этот самый Филат Егорыч. Мужик не обнаружил никакого волнения.

- Господин Ден, ихний управляющий, человек добрейшей души и честнейших правил...

- Это точно, - ветрел мужичок.

- Да. Но этот господин Ден с ними не умеет ладить. Все какие-то свои порядки там заводит; а по-моему, не порядки он заводит, а просто слабый он человек.

- Это как есть слабый, - опять подсказал мужичок.

- Да. Он вот у них другой год, а спросите: тронул ли он кого пальцем? Что, правду говорю или вру?

- Это так.

- Вот изволите видеть, им это не нравится. Наказания его все мягкие, да и то где-где соберется; работа урочная, но легкая: сделай свое и иди куда хочешь,

- Ступай, значит.

- Что?

- Сделамши свое, - ступай, говорю, куда хочешь, - повторил мужичок.

- Да. Ну-с, а они вот на него жалобы строчат. Мужик молчал.

- Ну а на заработки-то он их зачем же не пускает? - говорил я.

- Не пускает-с, не пускает. А вы вот извольте расспросить Филата Егоровича: много ли ему его сыночек за два года из работы принес. Расскажи-ка, Филат Егорыч.

Мужичок молчал.