Николай Лесков - Обойденные

С.-Петербург

Н. Долинский".

Так покончилась семейная жизнь человека, встреченного Дорушкой уже после четырехлетнего его житья в Париже.

В Россию Долинский еще боялся возвращаться, потому что даже и из-за границы ему два или три раза приводилось давать в посольстве неприятные и тяжелые объяснения по жалобам жены.

Глава четвертая

ГЛАВНЫЕ ЛИЦА РОМАНА ЗНАКОМЯТСЯ БЛИЖЕ

Продолжаем прерванную повесть.

Дом, в котором Анна Михайловна со своею сестрой жила в Париже, был из новых домов rue de l'Ouest {Западной улицы (франц.)}. В нем с улицы не было ворот, но тотчас, перешагнув за его красиво отделанные, тяжелые двери, открывался маленький дворик, почти весь занятый большой цветочной клумбой; направо была красивенькая клетка, в которой жила старая concierge {привратница (франц.)}, а налево дверь и легкая спиральная лестница. Через два дня после свидания с Прохоровыми, Долинский с не совсем довольным лицом медленно взбирался по этой ажурной лестнице и позвонил у одной двери в третьем этаже. Его ввели через небольшой коридорчик в очень просторную и хорошо меблированную комнату, переделенную густой шерстяной драпировкой.

По комнате, на диване и на стульях, лежали кучи лент, цветов, синели, рюшу и разной галантерейщины; на столе были набросаны выкройки и узоры, перед которыми, опустив в раздумье голову, стояла сама хозяйка. Немного нужно было иметь проницательности, чтобы отгадать, что Анна Михайловна стоит в этом положении не одну минуту, но что не узоры и не выкройки занимают ее голову.

При входе Долинского Анна Михайловна покраснела, как институтка, и сказала:

- Ах, извините бога ради, у нас такой ералашный беспорядок.

Долинский ничего не ответил на это, но, взглянув на Анну Михайловну, только подумал: "а как она дивно хороша, однако".

Анна Михайловна была одета в простое коричневое платье с высоким лифом под душу, и ее черные волосы были гладко причесаны за уши. Этот простой убор, впрочем, шел к ней необыкновенно, и прекрасная наружность Анны Михайловны, действительно, могла бы остановить на себе глаза каждого.

- Пожалуйста, садитесь, сестры дома нет, но она сейчас должна вернуться,- говорила Анна Михайловна, собирая со стола свои узоры.

- Я, кажется, совсем не вовремя? - начал Долинский.

- А, нет! Вы, пожалуйста, не обращайте на это внимания, мы вам очень рады.

Долинский поклонился.

- Дорушка еще вчера вас поджидала. Вы курите?

- Курю, если позволите.

- Сделайте милость. Долинский зажег папироску.

- Дора все не дождется, чтобы помириться с вами,- начала хозяйка.

- Это, если я отгадываю, все о луврской еще встрече?

- Да, сестра моя ужасно сконфужена.

- Это пресмешной случай.

- Ах, она такая...

- Непосредственная, кажется,- подсказал, улыбаясь, Долинский.

- Даже чересчур иногда,- заметила снисходительно Анна Михайловна.- Но вы не поверите, как ей совестно, что она наделала.

Долинский хотел ответить, что об этом даже и говорить не стоит, но в это время послышался колокольчик и звонкий контральт запел в коридорчике:

Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись,

В день несчастия смирись,

День веселья, верь, настанет.

Вот и она,- сказала Анна Михайловна. На пороге показалась Дорушка в легком белом платье со своими оригинальными красноватыми кудрями, распущенными по воле, со снятой с головы соломенной шляпой в одной руке и с картонкой в другой.

- А-а! - произнесла она протяжно при виде Долинского и остановилась у двери.

Гость встал со своего места.

- Стар... Стар... нет, все не могу выговорить вашего имени.

- Нестор,- произнес, рассмеявшись, Долинский.

- Да, да, есть Нестор-Летописец.

- То есть - был; но это во всяком случае не я.

- Я это уж сообразила, что вы, должно быть, совершенно отдельный, особенный Нестор. Ах, Нестор Игнатьич, я перед вами на колени сейчас опущусь, если вы меня не простите.

- Помилуйте, вы только заставляете меня краснеть от этих ваших просьб.

- О, если вы это без шуток говорите, то вы просто покорите мое сердце своею добродетелью.

- Уверяю вас, что я уж забыл об этом.

- В таком случае, Полканушка, дай лапу.

Анна Михайловна неодобрительно качнула головою, на что не обратили внимания ни Долинский, ни Дорушка, крепко и весело сжимавшие поданные друг другу руки.

- А моя сестра уж, верно, морщится, что мы дружимся,- проговорила Дора и, взглянув в лицо сестры, добавила,- так и есть, вот удивительная женщина, никогда она, кажется, не будет верить, что я знаю, что делаю.

- Ты знала, что делала, и тогда, когда рассуждала о monsieur Долинском.

- Это в первый раз случилось, но, впрочем, вот видишь, как все хорошо вышло: теперь у меня есть русский друг в Париже. Ведь, мы друзья, правда?

- Правда,- отвечал Долинский.

- Вот видишь, Аня. Я говорю, что всегда знаю, что я делаю. Я женщина практичная - и это правда. Вы хотите маронов? - спросила она Долинского, опуская в карман руку.

- Нет-с, не хочу.

- Тепленькие совсем еще.

- Все-таки покорно вас благодарю.

- Зачем ты покупаешь эту дрянь, Дора? - вмешалась Анна Михайловна.

- Я совсем их не покупаю, это мне какой-то француз подарил.

- Какой это у тебя еще француз завелся?

- Не знаю, глупый, должно быть, какой-то, далеко-далеко меня провожал и все глупости какие-то врет. Завтракать с собой звал, а я не пошла, велела себе тут, на этом углу, в лавочке, маронов купить и пожелала ему счастливо оставаться на улице.

- Вот видите, как она знает, что делать,- произнесла Анна Михайловна.-Только того и ждешь, что налетит на какую-нибудь историю.

- Пустяки это, съедомое всегда можно брать, особенно у француза.

- Почему же особенно у француза?

- Потому что он, во-первых, глух, а, во-вторых, это ему удовольствие доставляет.

- И тебе тоже?

- Некоторое.

- А если этот француз тебе сделает дерзость?

- Не смеет.

- Отчего же не смеет?

- Так, не смеет - да и только. Вы давно за границей?- обратилась она опять к Долинскому.

- Скоро четыре года.

- Ой, ой, ой, это одуреть можно. Анна Михайловна засмеялась и сказала:

- Вы уж, monsieur Долинский, теперь нас извиняйте за выражения; мы, как видите, скоро дружимся и, подружившись, все церемонии сразу в сторону.

- Сразу,- серьезно подтвердила Дора.

- Да, у нас с Дарьей Михайловной все вдруг делается. Я того и гляжу, что она когда-нибудь пойдет два аршина лент купить, а мимоходом зайдет в церковь, да с кем-нибудь обвенчается и вернется с мужем.

- Нет-с, этого, душенька, не случится,- отвечала, сморщив носик, Дора.

- Ох, а все-таки что-то страшно,- шутила Анна Михайловна.

- Во-первых,- выкладывала по пальцам Дора,- на мне никогда никто не женится, потому что по множеству разных пороков я неспособна к семейной жизни, а, во-вторых, я и сама ни за кого не пойду замуж.