Николай Лесков - Обойденные

- Да с чем вы меня поздравляете? - спросила Даша.

- Как с чем? С мужем!..

- С каким мужем? - рассмеявшись, спросила ее Даша.

- А пан Долинский!

Даша еще громче рассмеялась.

- Да как же вы едете? - спросила несколько обиженная ее смехом полька.

- Простите мне, мой ангел, этот глупый смех,- отвечала Даша, обтирая выступившие у нее от хохота слезы, и рассказала пани Свентоховской, как устроилась ее поездка. Солидная пани Свентоховская покачала головой.

- Что ж, вы разве находите это очень уж неприличным? А будто приличнее было бы оставить меня умирать для приличия?

- Не то, что очень неприлично, а...

- А что?

- Оно... небеспечно.

Даша опять захохотала и, немного покраснев, сказала:

- Какие пустяки!

Когда пришел Долинский, не застав уже пани Свентоховской, Даша встретила его веселым смехом.

- Чего вы так смеетесь, Дора? - осведомился Долинский.

- Знаете, Нестор Игнатьич, что вы в опасности.

- В какой опасности?

- В опасности.

- Полноте шалить, Дора! Скажите толком,- отвечал несколько встревоженный Долинский.

- Не пугайтесь, милая няня! Опасностью вам угрожаю я. Я, своей собственной персоной!

Даша рассказала опасения madame Свентоховской.

И он и она усердно смеялись.

Вечером Даша и Долинский долго просидели у пани Свентоховской, которая собрала нескольких своих знакомых дам с их мужьями, и ни за что не хотела отпустить петербургских гостей без ужина. Долинский ужасно беспокоился за Дашу. Он не сводил с нее глаз, а она превесело щебетала с польками, и на ее милом личике не было заметно ни малейшего признака усталости, хотя час был уже поздний.

- Домой пора, Дора,- не раз шептал ей Долинский.

- Погодите - невежливо же уехать?

- Заболеете.

- Ах! Как вы мне надоели с вашим менторством. Долинский отходил прочь.

Вернулись домой только во втором часу. Войдя в номер, Долинский взял Дашу за обе руки и сказал:

- Смерть я боюсь за вас, Дорушка! Того и гляжу, что вы сляжете.

- Не бойтесь, не бойтесь, мой милый,- отвечала она, пожимая его руки.

- А вы слышали, что о вас говорили паны? - спросил Долинский, усадив Дору в кресло.

- Нет. Что они говорили?

- Говорили: какая хорошенькая московка! Даша сделала гримасу и сказала:

- Это мы и без них знали; - а потом спросила: - А вы слышали, что о вас говорили пани?

- Нет.

Даша рассмеялась.

- Говорили, что вы Анин "коханок".

- Кому это они говорили?

- Сами с собой говорили.

- Ворона весть принесла.

- Ворона, именуемая панею Свентоховскою.

- А ей кто доложил?

- Ах, Нестор Игнатьич! Слухом, сударь, земля полнится!

Долинский ничего не отвечал.

- А странный вы господин! - начала, подумав, Даша.- Громами гремите против предрассудков, а самим ух как жутко становится, если дело начистоту выходит! Что же вам! Разве вы не любите сестры или стыдитесь быть ее, как они говорят "коханком"?

- Да мне все равно, только... зачем? Я ведь знаю, что у этих господ значит коханек.- Мне это, конечно, все равно, а...

- А кому ж неравно? Уж не за сестру ли вы печалитесь? Мы с ней люди простые, в пансионах не воспитывались: едим пряники неписаные.

- Да я ж ведь ничего и не сказал, кажется.

- А только подумал! - отвечала с иронией Даша.- Нет, Нестор Игнатьич, крепко еще, верно, сидят в нас бабушкины-то присказки!

Даша тоже задумалась и стала смотреть на свечу, а Долинский молча прошелся несколько раз по комнате и сказал:

- Ложитесь спать, Даша. Даша не отвечала.

- Идите в постель, Дора,- повторил через минуту Долинский.

Даша молча встала, пожала Долинскому руку и, выходя из комнаты, громко продекламировала:

О, жалкий, слабый род! О, время

Полупорывов, долгих дум

И робких дел! О, век! О, племя!

Без веры в собственный свой ум!

Глава шестая

ВСЕ ОБСТОИТ БЛАГОПОЛУЧНО

Путешественники наши пробыли в Варшаве пять дней и написали Анне Михайловне два длинных письма. На шестой день панна Свентоховская проводила их на железную дорогу. Усаживая Дашу в вагон, она шепнула ей несколько слов, на которые та отвечала гримаскою. Дорогою Даша первый день чувствовала себя несколько слабою. Закачало ее, и потому Долинский решился вовсе не везти ее ночами. Но на другой день Даше было гораздо лучше, и она хохотала над Долинским, представляя, какое у него длинное лицо бывает, когда она охнет.

- Смотрите, Нестор Игнатьич,- говорила она,- чтоб в самом деле не вышло на слова пани Свентоховской. В самом деле, как она говорит, "небеспечно" вам, кажется, разгуливаться со мной по белу свету. Чего доброго, влюбитесь вы в меня. В два-то года, живя вместе, вы меня не рассмотрели хорошенько, а теперь вот делать вам нечего, со скуки как раз злой недуг приключится. Вот анекдот-то выйдет! Хоть со света бежи тогда.

- Что вы выдумываете, Дорушка!

- А что ж! Все под богом ходим. Разве уж в меня и влюбиться нельзя?

- Какая вы хорошенькая! - смеясь, воскликнул Долинский.

- Вот то-то и оно! В Варшаве, в царстве женской красоты таковою признана.

- А кстати, Дора, я и забыл вас спросить: как вам понравилась Варшава?

- Очень хороший, типический город.

- А варшавяне?

- Мужчины или женщины?

- Те и другие?

- Одним словом на это отвечать нельзя.

- Ну, можете двумя словами.

- В поляках мне одно только нравится, а в польках одно только не нравится.

- Значит, в мужчинах вы заметили только одну добродетель, а в женщинах только один порок?

- Не то совсем. Мужчины почти точно такие же, как и наши; даже у этих легкости этой ненавистной, пожалуй, как будто, еще и больше - это мне противно; но они вот чем умнее: они за одним другого не забывают.

- Как это, Дорушка?

- А так! У них пению время, а молитве час. Они не требуют, чтоб люди уродами поделались за то, что их матери не в тот, а в другой год родили. У них божие идет богови, а кесарево кесареви. Они и живут, и думают, и любят, и не надоедают своим женщинам одною докучною фразою. Мне, вы знаете, смерть надоели эти наши ораторы! Все чувства боятся! Сердчишек не дал бог, а они еще мечами картонными отмахиваются. Любовь и привязанность будто чему-нибудь хорошему могут мешать? Будто любовь чему-нибудь мешает.

Даша разгорячилась.

- Шуты святочные! - сказала она с презрением и стала смотреть в окошко вагона.

- Ну, а о женщинах-то польских что же вы, Даша, расскажете?

Даша обернулась с веселой улыбкой.

- Прелесть! Я не знаю, где у вас царь в голове был, Долинский?

- Когда?

- Когда вы черт знает как обрешетились. Долинский ничего не отвечал, и по лицу его пробежала тучка. Даша поняла, что она тронула больную рану Долинского. Она тронула его пальчиком по губам и сказала:

- У-у, бука! Стыдно дуться! Городничий поедет и губы отдавит.

Долинский вздохнул.

- А знаете же, что я одно только невзлюбила в польках? - заговаривала Дора.